"Олег Селянкин. Костры партизанские, Книга 1 " - читать интересную книгу автора

когда. Едва перешагнул через порог кухни, не успел еще и поздороваться, как
увидел на лавке изможденное старческое лицо. Именно только лицо - строгое и
чуть согретое последними крохами жизненного тепла.
Около умирающей толпились беженцы. Сейчас они здесь были хозяевами, а
Клава, спрятав руки под концы шали, стояла в сторонке и будто боялась
шевельнуться.
Одна из незнакомых женщин и шагнула Виктору навстречу, сказала строго,
подняв на него ненавидящие глаза:
- Уйди, господин полицейский, богом прошу, уйди. Дай ей хоть умереть
среди своих.
Он выскочил на крыльцо, хрястнув дверью.
А он что, не свой? Не советский?
Злость кипела, душила его, и он быстро шел по улице, шел, казалось,
неизвестно куда, а остановился у той половины дома, где жила Нюська. Здесь
не стояло саней во дворе. Здесь никто не толпился и в горнице. Он, Виктор,
да Нюська. Двое.
Она глянула на него, усмехнулась как-то нехорошо, а еще через несколько
минут на столе появились две бутылки самогона и соленые огурцы. Опять
огурцы, опять соленые! И он схватил миску с огурцами, со всего размаха
трахнул ее о стену.
Огуречный рассол заслезился по темным от времени бревнам.
Нюська даже упрека не бросила. Она просто собрала огурцы с пола,
сложила теперь на эмалированную тарелку и снова поставила на стол.
А Виктор, которому вдруг до невозможности стало жаль себя, заревел в
голос, как это умеют только окончательно пьяные мужики, и, уронив голову на
стол, легонько стучал ею по столешнице.
Сколько-то времени он не слышал ничего, кроме своей душевной боли,
потом в его уши вполз ровный страдающий голос Нюськи, а чуть позже и слова,
которые она произносила нараспев:
- ...Если хочешь знать, то в любой войне нам, бабам, больше всех
достается. Мы и мужиков своих войне отдаем, и слезы по ним изливаем, и еще
от чужих притеснения имеем... А ты закуси огурчиком, закуси, больше-то у
меня ничего нету.
Он, подавленный открывшейся ему бабьей правдой, не только взял огурец,
но и сжевал его до малюсенького скрюченного хвостика.
А Нюська все плакалась:
- Или я по доброй воле к нему бегаю? Да близко бы к себе в другое время
такое мурло не подпустила, а теперь его сила... "Ежели в указанный срок не
явишься, с отделением к тебе нагряну. Тогда напляшешься", - это он мне
говорит. И приедут, и надругаются, а где заступу найдешь? Вот и хожу точно в
срок... Реву, но бегу...
Виктору жаль Нюську, он искренне рад бы ей помочь. Еще больше жаль
себя. Ведь он так старается для всех советских людей, а что имеет за это?
Все от него шарахаются, презирают его! Справедливо?! И он пьяно бормочет,
обнимая Нюську;
- Оба мы с тобой несчастные, оба!
Она поддакивает, подносит к его губам стакан с самогоном, и сразу
словно черным пологом отгораживается Виктор и от Нюськи, и от всей жизни
вообще...
Просыпается Виктор неожиданно и долго не может вспомнить, как попал