"Луи Фердинанд Селин. Бойня" - читать интересную книгу автора

Старики собирались толпой, хохотали, просто помирали со смеху, таким это
казалось им уморительным, просто высший класс. Все эти проходимцы, эти
громилы старики, кровожадные, бесчеловечные... чем больше у них лет выслуги,
тем большие они кретины, тем большие упрямцы, тем большие преступники.
Новобранцы должны были всегда поить их, без передышки, днем и ночью,
пеших и конных. Они постоянно прикладывались к горлышку. Жуткими
алкоголиками, вымогателями и деспотами, вот кем на самом деле были старики.
Особенно гнусными они становились во время поверки. В самый трудный момент.
Это были сплошные угрозы, безумные жуткие обвинения.
- Эй, салажня, кто нассал в мою бутылку? Все пойло испоганили! Это по
их милости! Я им поперхнулся! У меня язык горит! Бардак! Караул! Ублюдки
салаги! Скоты! Кто первым перднет, шкуру с того спущу! Сволочь! Я ему
покажу, как выводить меня из терпения! Я его до смерти отделаю! Кнутом!
кнутом. Да если я его еще хоть раз услышу! Да если я еще хоть раз увижу, что
кто-то осмелится!..


585

После этого он громко перлит, грохот - будто снаряд разрывается. Трюк
всегда пользуется бешеным успехом, салаги мгновенно скидываются, чтобы
избежать этой пытки, образцово-показательного наказания.
Мой старик Ле Кроаш Ив не имел себе равных в применении удушающих
газов.
С ним никто не мог сравниться, ни один пердоман. Он забивал всех. Это
дело нужно было видеть, он мог пердеть сколько угодно, по желанию, выпуская
ураганные залпы газа невероятной вонючести.
Чтобы воздух очистился, требовались часы, пока это облако не
рассеялось, никто не мог и близко подойти. Даже его кобыла этого не
переносила, она забавно оттопыривала губы, страшно фыркала.
Приходилось держаться от этого места шагах в пятнадцати, не меньше.
Он был признанным чемпионом. Его даже прозвали Горохом. Неприятным у
него был не только запах, и выглядел он отталкивающе: уродливое лицо, просто
мерзкое, с мощными широкими челюстями, огромными, как лопаты, все покрытое
струпьями от гнойников, которые он раздирал ногтями. Драл он их
безостановочно. Ничто на него не действовало, ни к чему он не прислушивался.
Он всегда оставался одним и тем же, хмурым, злобным, вечно раздраженным
из-за своих кожных дел, интересовало его только содержимое собственного
сидора. Считалось, что он должен, как говорится, меня наставлять, так оно
издавна сложилось. Он бурчал мне что-то время от времени, но это никак
нельзя было назвать наставлениями. Он и не стремился меня чему-то научить.
Не хотел за это отвечать.
- Я ничем не командую! Я что, командир? У Пса спрашивай!
Не было в нем уверенности в себе. Он отдирал очередную порцию струпьев
и начинал копаться в своем барахле. Само собой, все в итоге доставалось Ле
Мейо, самые большие хлопоты, самые гнусные подвохи, самые отвратительные
неприятности, все это валилось на его голову. Он расплачивался за свои
нашивки, искупавший все наши грехи казарменный Иисус, пополнивший собой
список мучеников.
Никогда ни секунды передышки. Хочешь не хочешь, а в конце концов он