"Валерий Сегаль. Освобождение беллетриста Р" - читать интересную книгу автора

чаще и сильнее.

Отец, в присутствии которого я однажды проявил свою
неудовлетворенность, принялся убеждать меня, что вскорости я
займу подобающее положение, вследствие чего горизонты моего
видения значительно расширятся, и появится -- не может не
появиться -- интерес к "настоящей" работе. Я слушал отца
рассеянно и жалел, что вообще завел с ним этот бесполезный
разговор, поскольку уже знал о своей органической неспособности
оценить прелести "настоящей" работы и понять разницу между
"подобающим" и "неподобающим" положением.

Выходные я теперь нередко проводил за покером у
Квачевского, чему Лиса не противилась, -- возможно она находила
для себя удобным мое отсутствие, а быть может наивно полагала,
что у Квачевского я встречаюсь с "нужными" людьми. На самом
деле у Квачевского собирались разные люди, но наибольшее
восхищение у меня вызывал стиль жизни самого Квачевского --
веселого старого холостяка, рантье, превратившего собственный
особняк в некое подобие игорного дома для знакомых.

У возможного читателя этих моих записок (хотя я не
планирую их к публикации) может сложиться впечатление, что в ту
пору я стремился к безделью. Не совсем так. Во-первых, я не был
уверен, что бездельником можно считать Квачевского, как никак
организовавшего приятный досуг для своих многочисленных
знакомых. Во-вторых, я считал отнюдь не бесспорными
представления моего отца о "настоящей" работе. Иные, чем он,
понятия на сей счет имели, скажем, "левые", которых я находил
во многом правыми (забавный каламбур!). Думаю, что именно те
мои искания и сомнения и привели меня в конце концов к
серьезному литературному труду.

Пока же, почти ежедневно посиживая в "д`Армантале",
постоянно угнетаемый необходимостью вернуться оттуда в
опостылевшее здание "Корабела", я невольно возвращался мыслями
"к Аталику", где можно было беззаботно просидеть весь день,
попивая пиво и ни о чем особо не беспокоясь. Я часто думал так,
хотя понимал, что первопричину моих теперешних затруднений
следует искать именно в моей беспринципности студенческих лет.
Я стал одной из многочисленных жертв широко распространенного в
век научно-технической революции стереотипа, когда молодые
люди, часто под влиянием родителей, не задумываясь избирают
дорожку, сулящую им техническое образование, и лишь позже
начинают понимать, что путь этот совершенно не соответствует их
способностям и внутренним потребностям. И страдают от этого все
-- и люди, разменявшие свою юность на медяки, и искусство,
недобравшее талантов, и даже сами технические науки, структуры
которых перегружены никчемными кадрами. Портной, кроивший мне
брюки, парикмахер, услугами которого я пользовался еженедельно,