"Константин Федорович Седых. Отчий край (Роман)" - читать интересную книгу автора

- А отчего же не знать? - отозвался самодовольным тенорком возница. -
У меня за плечами, слава богу, четыре года германской войны. Я там на эти
аэропланы насмотрелся. Знаю, когда их надо бояться... Да что толковать об
этом. Вы мне лучше скажите - туда вас везут, куда надо?
- Туда, туда! - заулыбался Гошка. - Идем мы с донесением в
партизанский штаб. Старший зря над нами куражится. Ему еще за это попадет.
- Пожалуюсь я дяде, так его отучат кулаками махать, - сказал Ганька,
ощупывая распухшие губы.
- А кто твой дядя?
- Улыбин Василий Андреевич.
- Знаю, знаю такого. Видал его, когда партизаны весной вниз по Аргуни
отступали. Дядя у тебя - дай бог каждому. Молодец!.. А только ты,
товарищок, зря на себе шкуру дерешь. Этот Ермошка человек заполошный.
Ушибленный какой-то. Не стоит его распекать. Из-за угла убить может.
- Не шибко я его испугался. Видали мы таких... Небось, напустил в
штаны, как аэроплан увидел.
- А ты сам-то не напустил? - рассмеялся возница. - С непривычки оно,
паря, хоть кто испугается. Раньше такие пташки здесь не летали, у Семенова
их не было. Видно, правду говорят, что японцы из степей на Богдать идут. С
этими шутки плохие. Воевать они умеют. Туго партизанам придется.
- Отчего это, дядя, ты не в партизанах? Бывший фронтовик, а живешь
дома.
- Куда мне с хромой ногой. Покалечил мне ее германец в Пинских
болотах. Только, по всему видать, дома я недолго насижу. Одними нарядами в
подводы замучили. Придется, должно, к красным подаваться. При японцах дома
можно в один момент голову потерять.
Конвоиры вернулись из леса растерянные и пристыженные. Белокопытов
виновато посмеивался, Ермошка сердито молчал.
- В штанах-то сухо? - спросил его Ганька. - Никак я не думал, что ты
этажерки с крыльями испугаешься.
- Ладно, сначала нос утри, сопляк! - огрызнулся он и вдруг накинулся
на возницу: - Почему моего приказа не выполнил? Почему в лес не свернул?
- Жалко было телегу о пеньки ломать. Я ведь видел, что аэроплан в
стороне летит. Чего же от него было бегать? Это уж вы, необстрелянные,
бегайте, а мне не пристало...
- Это почему же? Ты что, Козьма Крючков? Море тебе по колено?
- Нет, я не Крючков. Я русский солдат, в семи ступах толченый, в семи
кипятках вареный. Ты еще у мамки титьку сосал, а я уже в окопах вшей
кормил.
- Ну, расхвастался! Фронтовик, а дома сидишь, - закипятился Ермошка и
скомандовал конвоирам: - Развяжите этих обормотов. Будь они не связанные,
вперед бы нашего в лес драпанули. А теперь сидят и героев из себя корчат,
зубы скалят. Зря ты, Белокопытов, не дал мне шлепнуть их вместе с
возницей, чтобы не задавались.
- Не бесись, Ермолай, не бесись! - начал уговаривать его возница. -
Никто над тобой не смеется. А на ребят, если ты не псих, зря несешь. Ты
Улыбина знаешь?
- Какого Улыбина? Журавлевского помощника или командира сотни?
- Василия Андреевича.
- Его любой партизан знает. А к чему ты об этом спрашиваешь?