"Константин Федорович Седых. Отчий край (Роман)" - читать интересную книгу автора

- К тому, что вот этот парень, - показал возница на Ганьку, - его
родной племяш.
- Вот так пирог с начинкой! - обескураженно свистнул Ермошка. -
Выходит, ты брат нашего командира сотни? Чего же ты сразу не сказал об
этом?
- А ты нас шибко слушал? - напустился на него Ганька. - Ты нам рта
раскрыть не давал. Задавался как самая последняя сволочь.
- Ну, что говорил я тебе? - сказал Ермошке Белокопытов. - Придется
теперь ответ держать.
- Да, нехорошо получилось! - зачесал Ермошка в затылке. - Выходит,
зря ты зуботычину скушал. Ты будь добр, послушай, что я тебе скажу. Дай
мне три раза по морде и помиримся.
- Рук о тебя марать не хочу. Я лучше обо всем расскажу Роману.
- Значит, жаловаться решил? Ну и жалуйся, черт с тобой! Только ничего
мне и Роман не сделает. Дальше передовой все равно не отправят.
- Это как сказать! - ухмыльнулся Гошка. - Могут из партизан прогнать.
Могут и расстрелять, если это не первая провинность. Весной одного такого
перед строем полка в Орловской расхлопали за то, что любил к девкам под
подол заглядывать, наганом в зубы тыкать. Наверно, сам про тот случай
знаешь?
- Знаю! - признался Ермошка. - Только я не из тех, кого
расстреливают. Я сам расстреливаю.
- Нашел чем хвастаться, - сказал осуждающе Белокопытов. - Думаешь,
если приговоренных рубишь, так тебе все сходить будет? Нет, провинишься, и
тебя не помилуем. Постановим всей сотней - и пойдешь в расход.
Ермошка приуныл. Потом неожиданно обратился к Ганьке:
- Слушай, тебе мой карабин нравится? Таких у нас три на всю сотню.
Если согласишься на мировую, твой будет. По рукам, что ли?
Такое предложение Ганьке пришлось по душе. Карабин был совсем
новенький, с хорошо отполированным прикладом и вороненым стволом. Ганька
давно мечтал о таком великолепном ружье. Но слишком свежа была обида на
Ермошку, унизившего его зуботычиной.
- Соглашайся! - шепнул ему Гошка.
- Не отказывайся, паря, бери! - подмигнул возница.
Но Ганька не согласился. Он готов был на что угодно, чтобы только не
дать своего согласия.
Раздосадованный его отказом, Ермошка долго молчал. Потом криво
усмехнулся и сообщил:
- Уйду я из сотни Романа. Поищу себе нового командира. Совесть - хотя
она и не дым, а глаза ест...
В Богдать приехали в полдень. Это была большая, с добротными домами и
обширными усадьбами станица. Со всех сторон окружили ее высокие лесистые
горы. Японский летчик сбросил в самом центре станицы три небольшие бомбы.
У воронок, вырытых бомбами около церкви на площади, толпились партизаны и
местные жители. Тут же валялись убитые лошади в хомутах и седлах, лежала
опрокинутая телега с мешками печеного хлеба. Налетающий порывами ветер
гонял по площади целую тучу белых и пестрых куриных перьев. Одна бомба
угодила прямо в большую стаю чьих-то кур, клевавших просыпанный на дороге
овес.
Партизанский штаб помещался в доме бежавшего к семеновцам попа. Над