"Константин Федорович Седых. Отчий край (Роман)" - читать интересную книгу автора

его на исходе.
В пути все время обгоняли его незнакомые угрюмые партизаны. Никто из
них не пожалел его, не подсадил к себе. А один парень в серой войлочной
шляпе, с глазами навыкате, обгоняя его, прокричал:
- Торопись, сосунок! Теперь ты самый последний? Попадешь к баргутам -
кишки на пику смотают...
И Ганьке стало страшно. Он знал, кто такие унгерновские баргуты и
чахары. Они служили у Семенова по найму и были самыми отпетыми карателями.
Они арестовали и изрубили шашками Ганькиного отца Северьяна и
казаков-фронтовиков, не успевших уйти к партизанам. Вообразив, что
каратели вот-вот настигнут его, он сбросил с себя ватную куртку, разулся и
побежал. Остановился, только завидев внизу, среди курчавой зелени сопок,
Аргунь и широкую станичную улицу, до отказа запруженную народом.
В станице, сморенный усталостью, он свалился у первой же избы в тень
от бревенчатого тына и крепко заснул. Уже вечером на него случайно
наткнулся мунгаловец Федот Муратов, вернувшийся с германской войны с
четырьми георгиевскими крестами. Он доставил Ганьку к Василию Андреевичу в
просторный купеческий дом, где разместился штаб.
Василий Андреевич только что вернулся с китайской стороны, куда ездил
договариваться об устройстве там партизанского госпиталя. Госпиталь ему
разрешили устроить в тридцати верстах от границы, в глухой тайге, чтобы
можно было в случае необходимости заявить, что создан он красными на
собственный страх и риск.
Увидев Ганьку, оборванного, исхудалого и словно оглушенного всем
пережитым, Василий Андреевич покачал забинтованной головой, невесело
усмехнулся:
- Значит, тоже с нами махнул? Это ты, пожалуй, правильно сообразил.
Если уже семеновцы наш дом сожгли, то и тебя бы не пожалели. Мы с Романом
им поперек горла стоим. Теперь они всей нашей родне будут мстить.
- Разве наш дом сожгли?! - испугался Ганька. - Где же теперь мама
жить будет?
- Сожгли, племяш, сожгли. Горелого, пенька не оставили. Видели наши
разведчики с сопки за кладбищем, как заполыхали во всех концах
Мунгаловского партизанские дома. А твоя мать... Боюсь, Ганька, что и с ней
могли расправиться.
- Ну, мама их дожидаться не стала. Проводила меня, повесила на двери
замок и ушла к бабушке Шулятьихе. Та ее не выдаст. Спрячет за печку или в
подполье.
- Тогда другое дело! - обрадовался Василий Андреевич. - Будем
считать, что с ней все обстоит благополучно. А о доме ты не тужи и гнедка
не жалей. Дом мы новый выстроим. Почище старого сгрохаем, как
белопогонников разобьем. А насчет коня я что-нибудь сегодня соображу.
Пешим тебя не оставлю.
Ночью дядя разбудил Ганьку приказал ему собираться и ехать за границу
с людьми, назначенными для обслуживания и охраны партизанского госпиталя.
О коне он даже и не заикнулся.
Так Ганька неожиданно для себя оказался на чужой стороне. Маньчжурия
давно влекла и манила его к себе. Его отец и дед часто посещали ее в
прежние годы. Они привозили оттуда краснобокие яблоки, земляные орехи,
сахар-леденец, кирпичный и байховый чай. У каждого состоятельного