"Елена Седова. О новейшей литературе и ее производящих причинах " - читать интересную книгу автора

сознания, как в социальном измерении творчества Б.Г. Ибо и иллюзионизм, и
актерство были свойственны ему в высокой степени, Еще раз напомню, что к
иллюзионизму я отношу все только объективированное; но поскольку все
эстетическое есть всегда также и объективированное, то можно спросить,
чего именно должно не хватать в произведении искусства, чтобы оно не
отличалось от иллюзии. Другими словами, в чем объективная бытийственность
эстетического? Hа этот вопрос существует простой ответ: объективная
бытийственность эстетического есть в мире опыта - душевного или духовного.
Hо что же в самом этом опыте объективное и общезначимое?
Безусловно, не вносимые в него рассудком категории, но то, что в нем
сказывается об Абсолютном. И вот, традиция есть знание о том, что в опыте
сказывается об Абсолютном. Потому укорененность эстетического просто в
опыте не придает ему объективности, и всякое нетрадиционное в
вышеуказанном смысле искусство иллюзорно, и что показательно не только для
воспринимающего, но и для самого художника. С этой точки зрения мы находим
у Б. Г. страшное смешение - песни, обладающие высокой степенью
действительности, тут и там соседствуют с тенеподобной эклектикой. Так же
обстоит дело и с актерством: в свете последних событий нам ясно видно, что
актерство так же съело этого человека, как иллюзионизм - его творчество.
Этот иллюзионизм и сама перекошенная и раздвоенная фигура Б.Г. являют
собой наглядный пример прелестной несуразности этого движения в его первой
фазе, а также невозможности для нового сознания, изойдя из своей главной
предпосылки - отделенности, как сколько-нибудь конкретизировать свои
мысли, так и придать своим адептам хотя бы какую-то цельность.
Итак, не удостоив словом тех, кто пошел "буддистским путем", мы сразу
скажем о втором направлении, которое, на мой взгляд, может быть обозначено
именем Сергея Калугина, так же как вышеупомянутое движение именем Б.Г. Hо
прежде следует кратко сказать об отношении к поэзии движения, к эпохе
"баратынщины" в русском декадансе. Ее расцвет падает на 60-70 годы и
украшен именами И. Бродского, В.
Кривулина, А. Кушнера, О. Охапкина, В. Сосноры и других известных
поэтов. Обычно их формируют в школу по какому-либо внешнему признаку,
например, месту жительства или классицистичности образности, и потому
называют либо новой ленинградской школой, либо неоклассицистами и т. п. Мы
же будем верны своим принципам и скажем прежде всего, что никакая вера не
связывала этих поэтов вместе, кроме веры в то, что советское государство
есть зло. Эти поэты существуют каждый сам по себе; и говорить о Бродском и
Охапкине через "и" можно в силу либо внешних обстоятельств жизни, либо их
общих пороков, либо этой неглубокой веры. Это, пожалуй, самое серьезное
отличие этой поэзии от основанной на вере и потому монолитной поэзии
движения. Поэзия ленинградской школы в своем принципе была все еще
советской поэзией, но в момент ее смерти-перерождения, поэзия же движения
- уже новейшей поэзией.
Если разобрать эту школу с национальной точки зрения, то она будет не
русской, а еврейской поэзией. Ибо для выражения господствовавших идей
еврейский народ духовно подходил как нельзя лучше. Эта поэзия построена не
на ностальгии, хотя последняя в ней богато представлена, не на
харизматическом пафосе, но на некоей разгоряченности индивида. Все стихи
этой школы как-то особенно выпячивают средних размеров автора то в тюрьму,
то в пейзаж. Да, это, конечно, еврейство.