"Елена Седова. О новейшей литературе и ее производящих причинах " - читать интересную книгу авторасознания, как в социальном измерении творчества Б.Г. Ибо и иллюзионизм, и
актерство были свойственны ему в высокой степени, Еще раз напомню, что к иллюзионизму я отношу все только объективированное; но поскольку все эстетическое есть всегда также и объективированное, то можно спросить, чего именно должно не хватать в произведении искусства, чтобы оно не отличалось от иллюзии. Другими словами, в чем объективная бытийственность эстетического? Hа этот вопрос существует простой ответ: объективная бытийственность эстетического есть в мире опыта - душевного или духовного. Hо что же в самом этом опыте объективное и общезначимое? Безусловно, не вносимые в него рассудком категории, но то, что в нем сказывается об Абсолютном. И вот, традиция есть знание о том, что в опыте сказывается об Абсолютном. Потому укорененность эстетического просто в опыте не придает ему объективности, и всякое нетрадиционное в вышеуказанном смысле искусство иллюзорно, и что показательно не только для воспринимающего, но и для самого художника. С этой точки зрения мы находим у Б. Г. страшное смешение - песни, обладающие высокой степенью действительности, тут и там соседствуют с тенеподобной эклектикой. Так же обстоит дело и с актерством: в свете последних событий нам ясно видно, что актерство так же съело этого человека, как иллюзионизм - его творчество. Этот иллюзионизм и сама перекошенная и раздвоенная фигура Б.Г. являют собой наглядный пример прелестной несуразности этого движения в его первой фазе, а также невозможности для нового сознания, изойдя из своей главной предпосылки - отделенности, как сколько-нибудь конкретизировать свои мысли, так и придать своим адептам хотя бы какую-то цельность. Итак, не удостоив словом тех, кто пошел "буддистским путем", мы сразу именем Сергея Калугина, так же как вышеупомянутое движение именем Б.Г. Hо прежде следует кратко сказать об отношении к поэзии движения, к эпохе "баратынщины" в русском декадансе. Ее расцвет падает на 60-70 годы и украшен именами И. Бродского, В. Кривулина, А. Кушнера, О. Охапкина, В. Сосноры и других известных поэтов. Обычно их формируют в школу по какому-либо внешнему признаку, например, месту жительства или классицистичности образности, и потому называют либо новой ленинградской школой, либо неоклассицистами и т. п. Мы же будем верны своим принципам и скажем прежде всего, что никакая вера не связывала этих поэтов вместе, кроме веры в то, что советское государство есть зло. Эти поэты существуют каждый сам по себе; и говорить о Бродском и Охапкине через "и" можно в силу либо внешних обстоятельств жизни, либо их общих пороков, либо этой неглубокой веры. Это, пожалуй, самое серьезное отличие этой поэзии от основанной на вере и потому монолитной поэзии движения. Поэзия ленинградской школы в своем принципе была все еще советской поэзией, но в момент ее смерти-перерождения, поэзия же движения - уже новейшей поэзией. Если разобрать эту школу с национальной точки зрения, то она будет не русской, а еврейской поэзией. Ибо для выражения господствовавших идей еврейский народ духовно подходил как нельзя лучше. Эта поэзия построена не на ностальгии, хотя последняя в ней богато представлена, не на харизматическом пафосе, но на некоей разгоряченности индивида. Все стихи этой школы как-то особенно выпячивают средних размеров автора то в тюрьму, то в пейзаж. Да, это, конечно, еврейство. |
|
|