"Альберт Швейцер. Из моего детства и юности" - читать интересную книгу автора

ощущал ее кожей. А когда я в первый раз услышал духовые инструменты, я почти
потерял сознание. Но звучание скрипки не казалось мне прекрасным, и я лишь
постепенно свыкся с ним.
В годы обучения в сельской школе я пережил и первое появление
велосипеда. Мы уже не раз слышали, как возницы возмущаются людьми, которые
носятся, восседая на высоких колесах, и пугают лошадей. Однажды утром, когда
мы во время перемены играли на школьном дворе, стало известно, что на той
стороне улицы, у трактира, остановился такой "ездок". Забыв о школе и обо
всем на свете, мы ринулись туда и изумленно уставились на высокое колесо,
стоявшее там. Вокруг собралось также много взрослых, вместе с нами
ожидавших, когда "ездок" покончит со своим вином. Наконец он вышел. Все
расхохотались, потому что взрослый мужчина носил короткие штаны. Он уселся
на свое колесо и был таков.
Позже, в середине восьмидесятых, рядом с высокими колесами появились
полувысокие, так называемые "кенгуру". Вскоре мы увидели и первые
низкоколесные велосипеды. Поначалу над их владельцами насмехались за то, что
у них будто бы не хватает храбрости сидеть на высоких колесах.
В предпоследнем классе гимназии я и сам стал обладателем столь
вожделенных колес. Средства для этого я зарабатывал полтора года, давая
уроки математики отстающим ученикам. Это был подержанный велосипед, и стоил
он двести тридцать марок. Тогда еще считалось неприличным сыну пастора
ездить на велосипеде. К счастью, мой отец был выше этих предрассудков, хотя
многие и осуждали "зазнайство" его сына.
Известный востоковед и теолог Эдуард Ройс в Страсбурге не разрешал
студентам-теологам ездить на велосипедах. Когда я, став в 1893 году
студентом теологического факультета, въехал на своем велосипеде в монастырь
св. Фомы, ректор заведения Эриксон заметил, что он может позволить мне это
только потому, что профессор Ройс уже умер.
Современной молодежи трудно даже представить себе, чем для нас было
появление первых велосипедов. Перед нами открылись новые, неведомые прежде
возможности общения с природой, и я с удовольствием воспользовался ими.
Кроме первого велосипеда, мне запомнились и первые помидоры. Мне не
было еще шести лет, когда наш сосед Леопольд принес нам как большую новинку
красные диковинные плоды, выращенные им в своем саду. Подарок привел матушку
в замешательство, она не знала точно, как их готовить. Когда красный соус
оказался на столе, он имел столь мало успеха, что большая его часть угодила
в помойное ведро. Только в конце восьмидесятых годов помидоры прижились в
Эльзасе.

Самым неприятным местом для меня был рабочий кабинет отца. Я заходил
туда только при крайней необходимости. Царивший там запах старых книг
перехватывал мне дыхание. Мне казалось противоестественным, что отец всегда
сидит за столом, что-то изучает, пишет. Я не понимал, как он может это
выдерживать, и поклялся себе, что никогда не стану таким ученым, пишущим
человеком.
Гораздо лучше стал я понимать занятия отца, когда вырос и смог оценить
привлекательность печатавшихся им в "Церковном вестнике" и календарях
сельских историй. Его литературным образцом был Иеремия Готхельф,
швейцарский пастор, известный писатель. Отец, правда, был гораздо
сдержаннее, он избегал той отчетливости изображения, которая выдает