"Альберт Швейцер. Из моего детства и юности" - читать интересную книгу автора

Мой дядя был директором ведомства начальных школ в Мюльхаузене и жил в
довольно мрачной служебной квартире при центральной школе возле
Mарияхильфкирхе.
Ранее, около 1855 года, если не ошибаюсь, он долгое время жил в
Неаполе. Там он руководил немецко-французской школой, которую тогда сообща
содержали французская и немецкая колонии.
Жизнь в доме дяди была расписана до мелочей. После обеда я должен был
упражняться на фортепьяно, пока не приходило время вновь отправляться в
школу. Покончив вечером с домашними заданиями, я опять усаживался за
фортепьяно. "Ты даже не представляешь, как тебе пригодится в жизни
музыка", - говорила обычно тетя, погоняя меня к инструменту. Конечно, она не
могла и предположить, что спустя много лет именно музыка поможет мне собрать
средства для создания госпиталя в тропическом лесу. Только послеобеденное
время воскресений обычно посвящалось отдыху. В это время мы совершали
прогулки. После этого мне было позволено до десяти часов вечера
удовлетворять свою страсть к чтению.
Страсть эта не знала границ. Она преследует меня еще и сейчас. Я не в
состоянии выпустить книгу из рук, если начал ее читать, и способен провести
за чтением всю ночь. Или уж в крайнем случае я должен пролистать ее до
конца. Если она мне нравится, то я тут же перечитываю ее два или три раза
подряд.
Мою тетю такое "проглатывание" книг, как она это называла, приводило в
ужас. Сама она также питала страсть к чтению, но несколько иного рода. Как
бывшая учительница, она читала, чтобы, как она говорила, "наслаждаться
стилем, который важнее всего остального". Три часа каждый вечер она вязала
на спицах или крючком, положив перед собой раскрытую книгу, час перед
ужином, два - после него. Если стиль был очень хорош, то движение спиц
замедлялось, как бег лошадей, когда кучер перестает обращать на них
внимание. Иногда у нее вырывалось: "О, этот Доде! Ах, этот Торье! Какой
стиль! О, какие описания у этого Виктора Гюго!"
При чтении "Семьи Бухгольц" Юлиуса Штинде у нее от смеха по щекам
бежали слезы. Но она не засиделась за книгой и четверти часа дольше
обычного. В половине одиннадцатого она положила закладку и захлопнула книгу.
Так мы сидели за одним столом и отдавались нашей столь различной
страсти к чтению, оставаясь загадкой друг для друга. Заботясь о моем
образовании, тетушка контролировала, не слишком ли быстро я вновь дочитал
книгу до конца. То добром, то строгостью, а то и саркастическими замечаниями
она пыталась отучить меня от "перерывания" книг и обратить к чтению в
умеренном темпе. Ничто не помогало. Против своей природы никто не может
ничего поделать. Тетушкины представления о чтении меньше всего могли
поколебать меня, так как я был убежден, что, глотая книги, мы все равно
обращаем внимание на стиль, более того, лучше всего можем различить хорошо и
плохо написанное. Если при быстром чтении я поддавался искушению
перепрыгивать через предложения или даже целые описания, то решал, что книга
написана плохо. Если же был настолько захвачен чтением, что не мог
пропустить ни одного предложения, то думал, что стиль хороший. Так я полагаю
и сегодня. Однако я опасался изложить тетушке эту мудрость. Я старался не
раздражать ее в вопросах чтения. В этом деле она обладала надо мной полной
властью. Ведь от нее зависело, буду ли я читать на четверть часа больше или
меньше.