"Артур Шницлер. Возвращение Казановы" - читать интересную книгу автора

которых на самом деле там не было. А Лоренци все время бежал вслед за вами
по лестнице, но не мог вас догнать. Вы ведь не догадались подать ему
милостыню...
- Что же дальше? - спросил Казанова, когда Амалия замолчала.
- Что-то было еще, но я уже забыла, - ответила Амалия.
Казанова был разочарован; будь он на ее месте, он, как всегда в
подобных случаях - шла ли речь о снах или о подлинных происшествиях, -
постарался бы придать рассказу законченную форму, вложить в него некий
смысл, и поэтому он с легким неудовольствием заметил:
- Во сне все бывает наоборот. Я - богач, а Лоренци нищий и старый.
- Лоренци не больно-то богат, - вмешался Оливо. - Его отец, правда,
довольно состоятельный человек, но не ладит с сыном.
И, нимало не утруждая себя расспросами, Казанова узнал, что знакомством
с лейтенантом все были обязаны маркизу, который несколько недель назад
запросто привез его однажды в дом Оливо. В каких отношениях находится юный
офицер с маркизой, такому опытному человеку, как шевалье, объяснять не
приходится; впрочем, если это не встречает никаких возражений у супруга, то
и посторонним нечего об этом беспокоиться.
- Сомневаюсь, так ли равнодушен маркиз, как вам кажется, Оливо, -
сказал Казанова. - Разве вы не заметили, с каким злобным презрением
обращается он с этим молодым человеком? Не поручусь, что все это кончится
благополучно.
И теперь ничто не дрогнуло в лице Марколины. Казалось, весь разговор о
Лоренци не вызывал в ней ни малейшего интереса, и она безмолвно любовалась
открывшимся перед ней видом. Извилистая дорога шла лесом, где росли оливы
вперемежку с каменными дубами, и полого поднималась в гору; когда в одном
месте лошади пошли шагом, Казанова предпочел выйти из кареты и идти пешком.
Марколина рассказывала о живописных окрестностях Болоньи и о вечерних
прогулках, которые она обычно совершала с дочерью профессора Морганьи. Она
упомянула также и о своем намерении совершить в будущем году путешествие во
Францию, чтобы лично познакомиться с известным математиком, профессором
Парижского университета, Согреню, с которым она состояла в переписке.
- Может быть, я доставлю себе удовольствие и по пути заеду в Ферне, -
сказала она с улыбкой, - чтобы узнать из уст самого Вольтера, как отнесся он
к памфлету своего опаснейшего противника, шевалье де Сенгаль.
Положив ладонь на подлокотник кареты так близко к руке Марколины, что
ее пышный рукав, раздуваясь, слегка касался его пальцев, Казанова холодно
ответил:
- Важно не столько отношение господина Вольтера к моему труду, сколько
отношение потомства; ибо только ему будет принадлежать право произнести
окончательный приговор.
- И вы полагаете, - проговорила Марколина серьезно, - что в таких
вопросах, о которых здесь идет речь, вообще возможен окончательный приговор?
- В ваших устах меня удивляют подобные речи, Марколина, ваши
философские и, если здесь уместно это слово, религиозные воззрения казались
мне, правда, отнюдь не бесспорными сами по себе, но все же пустившими
прочные корни в вашей душе - если только вы вообще признаете ее
существование.
Не обращая никакого внимания на колкость Казановы, Марколина спокойно
взглянула на небо, раскинувшееся ярко-синим шатром над вершинами деревьев, и