"Артур Шницлер. Возвращение Казановы" - читать интересную книгу автора

серьезнее заняться подобными работами, то - он был твердо уверен в этом - он
не уступал бы теперь лучшим из тех, кто избрал подобное поприще - писателям
и философам; как финансист или дипломат он тоже мог бы достигнуть самого
высокого положения, если бы проявлял больше упорства и осторожности, чем ему
было свойственно. Но куда исчезали все его терпение и вся его осторожность,
куда улетучивались все его житейские планы, когда его манило новое любовное
приключение? Женщины... Женщины всюду! Ради них он в любую минуту бросал
все; ради знатных и простых, ради страстных и холодных, ради невинных
девушек и беспутных девок; одна ночь на новом ложе любви всегда казалась ему
дороже всех земных почестей и всего загробного блаженства. Но сожалел ли он
теперь о том, что упустил в жизни ради этой вечной погони за тем, чего не
было нигде и что находилось везде, ради этого земного и неземного метания от
желания к наслаждению и от наслаждения к желанию? Нет, он не сожалел ни о
чем. Он прожил свою жизнь, как никто, да и теперь разве он не живет, как
хочет? На своем пути он еще всюду находит женщин, даже если они и не
безумствуют от любви к нему, как когда-то Амалия. Он может обладать ею,
когда пожелает, хоть сейчас, в постели ее пьяного супруга. А хозяйка в
Мантуе? Разве она не влюблена в него, как в прекрасного юношу, нежно и
ревниво? А вся в оспинах, но стройная возлюбленная Перотти? Зачарованная
именем Казановы, от которого, казалось, на нее веяло сладострастьем тысячи
ночей, разве она не молила его подарить ей хоть одну ночь, а он отверг ее с
презрением, как человек, который может еще выбирать женщин по своему вкусу?
Разумеется, Марколина... такие, как Марколина, теперь уже не для него. А
может быть, она и раньше была бы ему недоступна? Наверное, бывали и такие
женщины. Он, пожалуй, даже встретил одну в былые годы; но к его услугам тут
же оказалась другая, более податливая, и он не стал попусту терять время и
понапрасну вздыхать хотя бы один день. Если уж Лоренци не удалось победить
Марколину, - она отвергла даже руку этого человека, столь же красивого и
дерзкого, каким в молодости был он сам, Казанова, - то, пожалуй, Марколина к
впрямь есть то самое чудо, в существовании которого на земле он доселе
сомневался, - добродетельная женщина. Но тут Казанова громко расхохотался на
всю комнату. "Увалень, дуралей! - сказал он вслух, разговаривая по своей
привычке сам с собой. - Он просто не сумел воспользоваться случаем. А может
быть, его держит в плену маркиза? Или он стал ее любовником лишь после того,
как не сумел овладеть Марколиной, ученой, философкой?!" И вдруг Казанову
осенила мысль: "Я прочитаю ей завтра свой памфлет против Вольтера! Она
здесь - единственный человек, у которого хватит для этого ума. Мне удастся
ее убедить...
Она будет мною восхищаться. Разумеется, будет... "Замечательно, синьор
Казанова! У вас блестящий стиль, престарелый синьор! Клянусь богом... Вы
уничтожили Вольтера... Гениальный старик!" Так глухо бормотал и шипел
Казанова, бегая взад и вперед по комнате, как в клетке. Его душила бешеная
злоба против Марколины, против Вольтера, против самого себя, против всего
света. Он еле сдерживался, чтобы не зарычать, как зверь. Наконец он, не
раздеваясь, бросился на кровать и широко открытыми глазами стал смотреть на
балки потолка, среди которых в отблеске свечей там и сям серебрилась
паутина. Он уже засыпал, и, как иногда после игры в карты, перед ним с
фантастической быстротой замелькали карточные фигуры, и он погрузился в сон
без сновидений, но очень скоро проснулся и лежал, вслушиваясь в окружавшую
его таинственную тишину. Окна комнаты, выходившие на восток и на юг, были