"Артур Шницлер. Возвращение Казановы" - читать интересную книгу автора

лгун. Я выпрашиваю у венецианских вельмож должность, кусок хлеба, родину!
Что со мной стало? Я не внушаю тебе отвращения, Амалия?
- Я люблю тебя, Казанова!
- Так добудь мне ее, Амалия! Ты можешь, я знаю. Говори ей что угодно.
Скажи, что я вам угрожал, что ты считаешь меня способным поджечь ваш дом.
Скажи ей, что я безумец, опасный безумец, убежавший из сумасшедшего дома, но
что девичьи объятия могли бы меня исцелить. Да, скажи ей это.
- Она не верит в чудеса.
- Как? Не верит в чудеса? Значит, она не верит и в бога? Тем лучше! Я
на хорошем счету у миланского архиепископа! Скажи ей это. Я могу погубить
ее. Могу погубить всех вас. Это правда, Амалия! Что за книги она читает?
Среди них, без сомнения, есть запрещенные церковью? Дай мне на них
взглянуть. Я составлю список. Одного моего слова...
- Молчи, Казанова! Вот она идет. Не выдай себя. Как бы тебя не выдали
твои глаза! Никогда, Казанова, никогда, - слушай меня внимательно, - никогда
не знала я более чистого существа. Если бы она подозревала, что мне сейчас
пришлось услышать, она сочла бы себя оскверненной, и, сколько бы ты ни жил
здесь, ты бы больше ее не увидел. Поговори с нею. Да, да, поговори с нею, и
ты будешь просить у меня, ты будешь просить у нее прощения.
Подошла Марколина с детьми. Девочки убежали в дом, а она, как бы желая
оказать гостю любезность, остановилась перед ним. Амалия, по-видимому,
нарочно удалилась. И тут на Казанову в самом деле как бы повеяло суровой
чистотой от этих бледных полуоткрытых губ, от этого гладкого лба,
обрамленного темно-русыми, теперь подобранными волосами. Чувство какого-то
умиления, смирения, лишенное малейшего плотского желания, чувство, какого
Казанова почти никогда не испытывал к женщине и даже к самой Марколине,
когда видел ее в замке, овладело его душой. И сдержанным, почтительным
тоном, каким принято разговаривать с людьми более высокого происхождения и
какой должен был польстить Марколине, Казанова обратился к ней с вопросом,
намерена ли она опять посвятить научным занятиям наступающие вечерние часы.
Она ответила, что в деревне у нее нет вообще расписания для занятий, но она
ничего не может поделать с тем, что некоторые математические проблемы, о
которых она недавно размышляла, преследуют ее даже на досуге, как это было
сейчас, когда она лежала на лугу и смотрела в небо. Однако когда Казанова,
ободренный ее приветливостью, шутливо осведомился, что же это за высокая и
вдобавок столь навязчивая проблема, она с легкой насмешкой ответила ему, что
эта проблема, во всяком случае, не имеет ничего общего с той знаменитой
кабалой, в которой, по рассказам, весьма сведущ шевалье де Сенгаль, и
поэтому ему едва ли удастся в ней разобраться. Казанову задело, что она
отзывается о кабале с нескрываемым пренебрежением, и, вопреки собственному
внутреннему убеждению, он попытался защитить перед Марколиной кабалу, как
полноценную и подлинную науку, хотя в часы откровенности с самим собой,
правда редкие, и сознавал, что своеобразная мистика чисел, именуемая
кабалой, не имеет ни смысла, ни оправдания и ее вовсе нет в природе, она
лишь используется мошенниками и шутами - а эту роль он играл попеременно, но
всегда превосходно, - как средство водить за нос легковерных и глупых людей.
Он говорил о божественной природе числа семь, о чем даже упоминается в
Священном писании, о глубокомысленно-пророческом значении числовых пирамид,
которые он научился строить по новой системе, и о том, как часто сбывались
его предсказания, основанные на этой системе. Разве он еще несколько лет