"Александр Щипков. Во что верит Россия. Религиозные процессы в постперестроечной России " - читать интересную книгу автора

убежденные в том, что едут проповедовать в страну атеистов, миссионеры не
понимают, отчего внутри страны их религиозная активность воспринимается
подчас как прозелитическая. То, что доля православных невелика, еще не
означает, что религиозность в народе полностью отсутствует.
Громадный недостаток советских исследований в области религии
заключался в том, что они были направлены преимущественно на замер общего
уровня религиозности, на выяснение отношения к религии различных социальных
и возрастных групп населения и т. п. При этом практически не проводились
зондажи по конкретным религиозным направлениям и не производился их
сравнительный анализ. Исключение составляли некоторые работы
ученых-этнографов, занимавшихся проблемой возникновения
"этноконфессиональных общностей" и формирования "субэтноконфессиональных"
групп, таких как старообрядцы, татары-кряшены и т.
д.⁶
Но эти исследования были направлены на этнические и межэтнические проблемы,
религия занимала в них служебное положение.
В настоящее время социология религии принимает цивилизованный вид, но
нельзя не отметить, что явление "социально-идеологического заказа" в России
полностью еще не изжито. Социологи порой сами ищут этот заказ и готовы
учитывать радикальную переориентацию правящего класса. Так, в 1995 году в
Петербурге одна из исследовательских групп неожиданно заявила, что по
результатам их опроса 94,8 % (!) верующих жителей Петербурга являются
православными.⁷
Если учесть общую секуляризацию общества, значительное количество новых
религиозных движений и большое число национальных меньшинств, живущих в
Петербурге (финны, немцы, татары) и традиционно придерживающихся
"национальных" вер (лютеранство, ислам и проч.), то эту цифру даже "на глаз"
можно назвать непомерно завышенной в угоду политическим веяниям.
Современная социология религии склоняется к следующему объяснению
резкого религиозного подъема в стране (помимо "рекламного" эффекта
празднования тысячелетия крещения Руси, моды и других второстепенных
причин). Во-первых, религия неожиданно стала символом духовной оппозиции
рухнувшей марксистской идеологии. По мнению социологов, респонденты, заявляя
о своей религиозности, а в действительности оставаясь неверующими, хотят
лишь подчеркнуть свой отказ от прежних ценностей и новый нравственный выбор.
Во-вторых, структурная перестройка общественных отношений и экономический
кризис вызывают чувства неопределенности и незащищенности, которые побуждают
многих людей видеть в религии своего рода убежище.
Оба толкования, характерные для старой атеистической школы
специалистов-религиоведов, не соответствуют действительности. Религия не
вдруг, в перестроечные годы, стала единственным духовным антонимом
марксизма, а по сути оставалась им на протяжении всего советского периода.
Второй тезис вообще не выдерживает критики. Утверждение, что общественный
кризис рождает спрос на веру (марксисты все на свете готовы объяснить
экономическими отношениями), напоминает вульгарное объяснение веры в Бога
чувством страха перед грозой.
Из всего вышесказанного можно сделать следующий вывод: значительное
число людей (не менее 50%) в Советской России, несмотря на искусственную
атеизацию, сохраняли различные формы религиозности и что важно - передавали
их следующим поколениям. Научная проблема сегодняшней социологии религии