"Василий Щепетнев. Черная земля (Роман, 1 часть)" - читать интересную книгу автора

Прошли мимо Василя, а то и... Никифоров помнил рассказы отца, как вырезали
порой и отряды, посланные собирать продразверствку.
Он присел, опасаясь, что нашарят. Что ж делать? Нахлынула отстраненность,
словно и не он здесь пропадает, а другой, незнакомый. Никифоров знал это
чувство, оно приходило к нему и раньше, раз - когда дрался с уркой,
другой, когда тонул. Отец говорил, что для бойца нет ничего главнее такого
чувство. Хладнокровие. Иначе - потеряешь голову, конец.
Здесь, у самого пола, отчетливо слышно было пришаркивание бродивших по
залу. Странное пришаркивание, даже не стариковское, а... Он не мог
подобрать сравнение, потому что сроду не встречал подобной походки. А
память на звуки была у него хорошая, в доме любого узнавал, пока тот еще
по коридору шел.
Спрятаться нужно, затаиться. Рано или поздно, а натолкнутся на него. Где ж
таиться, когда зал - пустой? Попробовать опять выйти из церкви? Нет,
там-то его ждать и будут. Тогда - что делать?
Прошли совсем рядом, он почувствовал движение воздуха. И запах. Странный,
тоже прежде никогда не встречавшийся запах. Во всяком случае, это точно не
были ни Василь, ни товарищ Купа. Он тихонько-тихонько пополз вдоль стены.
Ага, вот и другой коридор, что в подвал ведет.
Он сжался, стараясь занять как можно меньше места.
А нету больше ни Василя, ни товарища Купы, понял вдруг Никифоров. Что с
ними стало: тишком прирезали или еще что, только не будет подмоги.
Из коридора тянуло холодом, тянуло нешуточно, зимно. Значит... значит
дверь отворена, подвальная. Схорониться, может, и не найдут.
Ему ничего и не оставалось делать - шаги становились громче и громче,
словно с разных сторон шли сюда, к нему.. Он тихонько, едва дыша, заполз в
холодный ход, касаясь рукою стены, то гладкой до льдистости, то шершавой,
неласковой. Оборачиваясь, Никифоров мог видеть красное пятнышко звезды,
то и дело пропадавшее, заслоняли. Он решил и не оборачиваться, незачем.
Дверь оказалась отворенной, рука пробралась за порожек и нащупала
ноздреватую ступень. Не выдала дверь бы, хорошо, распахнута в пасть.
Дальше ползком было неловко. Он поднялся, пялясь в кромешную тьму,
решаясь - идти дальше или...
А вдруг это все-таки дурацкая шутка деревенских? Застращать решили, а
потом наиздеваются вдоволь, натешатся...
Звук, что донесся до него, негромкий, краткий, - приморозил. Даже
шевельнуться не стало сил. И ничего ведь особенного не услышал, ни угрозы,
ни брани. Просто звук, невнятный, ни с чем не связанный. А силы иссякли.
Давай, двигай, телятина. Шевелись.
В непроглядной тьме и шагнуть-то трудно, что в стену идти. Совсем
крохотными шажками Никифоров спустился - куда? Что здесь, внизу? А опяь по
стеночке. В стороночку, в стороночку, и схоронимся. Помаленьку, легонько.
Он двигался, потому что чувствовал - стоит остановиться, и тронуться вновь
сил не достанет. Куда, зачем он пробирался - не важно, лишь бы не стоять,
не цепенеть от страха. Не ждать.
По счастью, никакого хлама не попадалось. Нет хлама, нет и шума. А с
другой стороны, и спрятаться труднее.
Рука нашарила нишу. Вот сюда и забиться. Притаиться мышкой-норушкой,
сроду не сыщут.
Ниша поглотила его, Невысокая, пришлось согнуться чуть не в пояс. Не