"Татьяна Щепкина-Куперник. Дни моей жизни " - читать интересную книгу автора

спастись...

Зато любовь, больше: обожание "малых сих" - всех этих обездоленных
чиншевиков, затравленных евреев, задавленных матросов - долго принадлежали
ему, и память о нем живет в тех краях и сейчас. Да и не только в тех краях -
в самых неожиданных уголках мира... Помню, как-то в одно из моих скитаний я
попала в маленький городок Шотландии - Инвернесс - и там в лавочке покупала
какие-то камни на память. Когда я дала свой адрес и фамилию, продавец
спросил меня с оживившимся лицом, не сродни ли я адвокату Купернику, и,
когда я удивленно ответила ему, что я его дочь, вдруг с английского перешел
на затрудненный русский язык и начал мне рассказывать, что в свое время для
него сделал отец, как помог ему эмигрировать...

- Я ведь всем ему обязан - что за человек был!

И на глазах его я увидала слезы.

Киев

От первого лета, прожитого еще при маме, осталось пестрое, тяжелое
воспоминание. Мы жили под Киевом, в Мотовиловке, в большой двухэтажной даче
на берегу пруда. Народу было много: отец, мать, дети, хорошенькая
гувернантка, которую взяли ко мне, хорошенькая бонна, которую взяли к детям,
красивый молодой помощник отца, его молоденькая и тоже хорошенькая жена, мой
двоюродный брат-студент. Служанки тоже были молодые и красивые. Все это
влюблялось, ревновало, устраивало истерики, страдало... Все постоянно
шушукались, высылали детей из комнат, по ночам таинственно скрипели двери, и
какие-то тени скользили по коридорам. Атмосфера царила нервная и повышенная;
долетавшие до меня фразы, объяснения и т.п. заставляли работать мою голову,
и без того слишком для 12-летнего возраста набитую романтизмом. На меня
внимания не обращали. Мою белокурую гувернантку я редко видела: она то
каталась верхом с папиным помощником, то рыдала у мамы на груди... В этой
обстановке праздного южного лета, перенасыщенной любовными перипетиями и
общей нервозностью, - не знаю, что было бы со мной, если бы не Володя.
Милый, незабвенный Володя!

Володя был одним из бесчисленных папиных стипендиатов. Он был на втором
курсе и шел очень хорошо, но папа откуда-то узнал, что он голодает, и взял
его на лето к нам, якобы заниматься со мной, а в сущности, чтобы он
подкормился. Так он у нас в доме и остался до самой своей смерти. Он был
чахоточный, узкогрудый, некрасивый: сутулый, с нескладными длинными ногами.
Но его глаза сияли такой добротой и чистотой, что заставляли забывать и его
карикатурный нос, и всю его некрасивость. Я с детства любила все красивое,
но это не помешало мне побаиваться красивого папиного помощника, возившего
мне цветы и целовавшего ручки, как взрослой, а Володю полюбить всей душой.

В царившей в нашем доме атмосфере Володя был не у места, и он это
чувствовал - и нашел свое место около меня и маленьких детей: он все время
проводил с нами, стал нашей добровольной нянькой и ментором. Наши
легкомысленные молодые наставницы то и дело обращались к нему: