"Татьяна Щепкина-Куперник. Дни моей жизни " - читать интересную книгу автора

"...У нас в Киеве 2-го и 3 февраля были уличные манифестации с яркой
политической окраской: много народу, студентов, рабочих и девушек собрались
на Крещатик, распевая революционные песни, между прочим, "Марсельезу", и
неся два флага: один - "Долой самодержавие", другой - "Пролетарии всех
стран, соединяйтесь". Политехник и студент, несшие эти флаги, были сильно
смяты и избиты. Полицейский пристав - тоже, но все живы. Были, конечно, и
казаки с нагайками, и много арестованных. Такие же толпы были на
Владимирской, возле Университета и театра. 4 февраля был освистан приехавший
из Петербурга товарищ министра народного просвещения Зенгер. Вчера закрыли
Университет и Политехнический институт. Тяжелое время переживаем. Бог знает,
что делается в Москве и в Петербурге. Газеты, конечно, молчат, и разве через
10-20 дней появится правительственное сообщение, в котором все будет
переврано. А там пойдут тюрьмы, ссылки, может быть, военный суд... Трудны
роды политической свободы в такой громадной, веками рабствовавшей стране,
где нет ни традиции свободы, ни приемов добывания ее, ни людей, ни средств
сплочения и соединения. Где тот лозунг, который бы соединил всех, где тот
предводитель, за которым пошел бы народ, где, наконец, тот интерес, который
бы двигал? Стенька Разин и Пугачев двинули Русь против рабства, за крест и
за бороду. Теперь у нас рабство исчезло, но на его место встало лакейство,
столь же забитое и вдобавок презираемое. Кресты есть - но Победоносцевские.
И борода признана, ее носит "сам"... но она - парикмахерская. Интеллигенция,
великодушно жертвуя собой за свободу, забыла про народ и им забыта. Народ
забит, обессилен, ограблен и отдан на произвол всяких начальников, баскаков,
урядников. Печать задавлена, земство уничтожено, грамота -
церковно-приходская. Суд гласный и публичный сведен к нулю... и надо всем
высится, как каменный обелиск, окруженный каменными сфинксами камарильи, -
Николай, все и ничего - могущий, недоступный... да и если бы и был он
доступен - так черт ли в нем?"

"...Ну, баста!" - заканчивает он это письмо, которое писал мне за
границу: "Приезжай, однако, в эту бедную, дорогую, иссеченную, споенную и
истекающую кровью лучших сыновей и дочерей своих - Россию"...

Да, несмотря ни на что, Россия была дорога отцу. Он пишет мне об этом,
кратко и ярко, как всегда, после одного из своих путешествий:

"...У меня начала развиваться ностальгия: я, подобно Тургеневу, начал
изнывать по "редьке, каше, квасу, бабе" и пр. Я оставил заграницу без
сожаления и приехал домой с удовольствием. Хоть еврей - я страстно люблю
"матушку Русь", я чувствую себя хорошо только здесь. Мерзость везде есть:
но, конечно, ничего не может быть хуже чужой мерзости: тут она хоть своя, и
знаешь, что хоть что-нибудь можешь сделать против нее".

И, действительно, он все время "что-нибудь делал против нее". Тут не
мне бы, его дочери, а настоящему летописцу истории русской адвокатуры надо
писать и говорить о том месте, которое занимал отец как политический
защитник. Этому была отдана вся его жизнь. И сколько жертв его удивительное
красноречие в свое время буквально чудом вырвало у смерти - пусть
перечитается в "судной книге" его жизни. Его дела о ритуальных убийствах, о
погромах, о "Пруте" и пр. заслуживают отдельного изучения. Писал он мне о