"Александр Щелоков. Хрен с бугра (Симфоническая поэма)" - читать интересную книгу автора

амуниции отсутствовала начисто. Оттого каждый член там сразу становился
корреспондентом, а многие легко прорывались в гении. Причем в Союзе
советских писателей было куда как проще. Там гении оказывались тихими и все
сплошь являлись надомниками. Если они и жевали друг друга, то не выходя из
собственных квартир с теплыми туалетами.
В газеты приходили гении отчаявшиеся и оттого воинственные. Они звенели
мечами, едва завидев друг друга, в любое время года жаждали схватки. Сойдясь
в одном редакционном коллективе, они бились насмерть, считая, что двум
гениям под одной крышей места нет и быть не должно. А поедание слабого
сильным - форма борьбы за жизнь.
Ареной, на которой вершились упорные поединки, проходившие под девизом
"все на одного", были наши редакционные летучки.
О, летучки! Удивительное порождение административной изобретательности
партийного руководства и любимое детище импотентной газетной братии! На них
для обсуждения номеров, вышедших на минувшей неделе, собирались все, кто
имел отношение к выпуску газеты.
Пользы делу такие обсуждения приносили ноль целых, столько же десятых и
сотых, зато возбуждение в коллективе они создавали отменное и позволяли
поддерживать постоянный накал разобщения творческого коллектива. Заведомо
проигрывали в рукопашной те, кто работал. Кто не писал - тот на летучках
оказывался вне всякой критики. На нет и суда нет. Обозреватели рассматривали
только опубликованные в газете тексты, и уж будьте спокойны, они умели
оценить чужой горькопотный труд по самым строгим меркам взыскательной
критики!
Снимите с полки любой том собраний сочинений любого классика, и
газетный обозреватель на летучке разнесет его так, что автор и дуэли ни с
кем искать не станет - сам застрелится, только бы не дожить до разбора
следующих томов.
Лучшие обозреватели, как я заметил, получались из тех, кто меньше писал
сам, но больше всех знал, что в данный момент нужнее всего нашему обществу,
или, что еще важнее, знал, чего в данный момент не надо было затрагивать
вообще. В результате под копытами бесхвостой кобылы по имени "Критика"
оказывались именно те, кто что-то писал, но чего-то не дотянул или в
газетной спешке тянул, но чего-то не дописал.
Вот Вася Зайчик, наш партийный ответственно-безответственный
редакционный кадр - заведующий отделом писем и массовой работы. Черт знает,
какими ветрами его занесло на ухоженную ниву партийной советской
журналистики, но он пустил на ней корни и взошел колючим стеблем
чертополоха.
Поначалу, на заре комсомольской туманной юности, когда жизнь толкала
бесталанного, но идейно выдержанного Васю со стула на стул по разным
районным конторам от Заготзерна до Заготкожи, он научился класть красным
карандашом и всё больше наискосок на чистых углах листов с заявлениями
боевые резолюции типа: "выдать", "отоварить", "помочь в виде исключения в
строгом порядке вне очереди".
Так в суетном безделье Зайчик ждал-дожидался своего звездного часа. А
его неожиданно взяли и сняли с должности. Правда, с модной в аппаратных
играх формулировкой "в связи с переходом на другую работу". Искали такую
работу для Зайчика целый год. Нашли вакансию в редакции и сплавили туда,
пообещав быстрый рост.