"Натан Борисович Щаранский. Не убоюсь зла" - читать интересную книгу автора

- Заместитель начальника следственного отдела УКГБ по Москве и
Московской области подполковник Галкин, - представляется он, а затем мягко
и даже, мне кажется, немного смущенно говорит, протягивая какуюто бумагу:
- Вот, будем работать с вами вместе.
Читаю: постановление об аресте "по подозрению в совершении
преступления по статье шестьдесят четвертой - измена Родине: оказание
иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против
СССР ".
Кладу быстрее листок на стол, чтобы Галкин не заметил, как дрожат мои
руки. Заныло сердце, и запершило в горле: несмотря на то, что статья в
газете подготовила меня к этому обвинению, до самой последней минуты я
надеялся - может, все же не шестьдесят четвертая, а семидесятая -
"антисоветская агитация и пропаганда"...
- Наверное, не были готовы к шестьдесят четвертой, думали -
семидесятая? - словно прочитав мои мысли, все так же добродушно, почти
ласково, спрашивает Галкин.
- Нет, почему же, вы ведь заранее сообщили мне через "Известия", что я
шпион. Это было очень любезно с вашей стороны, - отвечаю я, стараясь
презрительно усмехнуться. Но голос мой неожиданно срывается на хрип, да и
усмешка, кажется, получилась жалкой.
Однако Галкин явно разочарован результатом.
- Ах да, "Известия", - поскучнев, говорит он и тут же обращается к
надзирателям уже довольно сухим, официальным тоном:
- Приступайте к обыску.
Входит пожилая женщина в белом халате - фельдшерица. Мне корректно,
но решительно предлагают раздеться догола. Начинается личный обыск:
осматривают вещи и - так же скрупулезно и бесстрастно - тело, словно оно
для них - еще один неодушевленный предмет.
Тебе демонстрируют самым наглядным образом, сколь резко изменилось
твое положение. Отныне и впредь не только твои вещи, книги и записи - даже
собственное тело тебе больше не принадлежат. В любой момент могут вывернуть
твои карманы, сорвать с тебя одежду, залезть пальцами тебе в рот или в
задний проход.
Я встречался с людьми, которые провели в ГУЛАГе годы, сотни раз
подвергались обыскам, но так и не смогли к ним привыкнуть, каждый раз заново
переживая личный обыск как унижение. Человек же, чувствующий себя
униженным, потерявший уважение к себе, может стать злобным, мстительным,
коварным, но никогда - сильным и стойким духовно. А насильники умело
используют его ожесточенность, направив ее против таких же зеков, как он
сам, и этим ускоряют его окончательное нравственное падение.
Но это знание пришло ко мне потом. А в тот момент я обратился к своему
опыту предыдущих кратковременных арестов на пятнадцать суток, которые тоже
сопровождались обысками. Тогда я решил: ничто из того, что они делают со
мной, не может меня унизить. Может ли, скажем, оскорбить человека ураган,
срывающий с него одежду, или верблюд, плюнувший ему в лицо? Лишь сам я могу
унизить себя, если совершу поступок, за который мне потом будет стыдно.
Первое время в Лефортово мне пришлось не раз напоминать себе об этом
принципе, пока я с ним не свыкся полностью. С тех пор уже ничто: ни обыски,
ни наказания, ни даже несколько бесплодных попыток насильственного
кормления через задний проход во время моей голодовки в восемьдесят втором