"Натан Борисович Щаранский. Не убоюсь зла" - читать интересную книгу автора

изъятого у вас в Москве и Истре, и вскоре вы будете с ней ознакомлены. Но,
надо думать, вы сами лучше других знаете, какие документы писали и какие
письма получали, - и Черныш снисходительно, слегка иронически улыбается, но
в то же время - я это вижу - нетерпеливо ждет ответа. - Так что же? -
торопит он меня.
Ну нет, спешить мне некуда. Я беру листок чистой бумаги и начинаю не
торопясь составлять ответ, согласуя его со своим "деревом целей и средств",
в частности, с пунктами "не лгать" и "не помогать им в их попытках
представить нашу деятельность тайной".
- Предъявленное мне письмо я вижу впервые. Однако если оно
действительно написано Инной Рубиной, то ее желание помочь
ученымотказникам в установлении профессиональных контактов с коллегами и в
поисках работы в Израиле кажется мне совершенно естественным. Ведь и сам
Виталий Рубин, прожив много лет в Москве после необоснованного отказа,
сумел продолжить свои исследования в Иерусалимском университете. Кроме
того, именно солидарность коллег Рубина, ученых, выступавших в его защиту,
помогли ему в конце концов выбраться из СССР и приехать в Израиль, где он
буквально с первых дней продолжил свою работу, - зачитываю я Чернышу свой
ответ с листа бумаги.
Следователь, однако, пытается записать его своими словами, и у него
получается так: "Это письмо написано Инной Рубиной, и ее желание помочь..."
Я протестую, диктуя ему свой текст еще раз.
- Что же вы - не знаете почерк Инны Рубиной? - раздраженно говорит
Черныш.
Я в пререкания не вступаю, продолжаю диктовать. От ответов на
дальнейшие вопросы - не занимался ли, к примеру, ктонибудь сбором подобной
информации на семинарах ученых - я отказываюсь по стандартной формуле.
После нескольких неудачных попыток отредактировать мой ответ Черныш
говорит:
- Ладно, сейчас я пойду к машинистке отпечатать текст допроса, а вы
подождите здесь.
Он вызывает одного из следственной группы, чтобы тот посидел со мной.
Это выглядит странным: обычно Черныш, который сам печатать не умел,
отправлял меня в таких случаях в камеру и, если рабочий день кончался,
предлагал мне подписать листы допроса в следующий раз. Меня это вполне
устраивало, так как давало возможность лучше продумать формулировки своих
ответов и в случае необходимости настаивать на их уточнении.
Итак, Черныш уходит, а минут через пять в кабинете появляется - якобы
в поисках Черныша - полковник Виктор Иванович Володин. Этого человека я
видел мельком раза два, но имя его слышал многократно. Должность Володина
- помощник начальника следственного отдела КГБ СССР, а фактическая его роль
- координатор всех политических диссидентских дел, которыми занимается
КГБ. В тот момент Володин был куратором моего дела, но вскоре стал и его
формальным руководителем. Часто во время допросов Черныш отвечал на его
звонки, сообщал, у кого находится та или иная интересовавшая Володина
бумага, относящаяся к моему делу, а иногда даже, оставив меня на попечение
другого следователя, убегал к нему на отчет. В ожидании его возвращения я
гадал: к чему такая спешка? Или все это лишь представление?
Сейчас, узнав, что Черныш у машинистки, Володин осматривается,
"случайно" замечает меня и, дружески улыбаясь, подходит к моему столику.