"Натан Борисович Щаранский. Не убоюсь зла" - читать интересную книгу авторакакихто внешних событий, неожиданных для КГБ? А если так, то разве не
естественно предположить, что причиной тому - заявление моих друзей, сделанное после получения письма? И теперь КГБ пытается выяснить, как произошла утечка информации, и начав Допрашивать об этом Шнейваса, они уже не могут вернуть его ко мне в камеру... Возможно, такая примитивная логика, такие грубые натяжки в рассуждениях когото и удивят, но только не бывшего зека. Позднее я много раз замечал, как люди в условиях изоляции начинают верить во все, во что им хочется верить, даже в самые фантастические вымыслы, и как умело играет на этом КГБ. Итак, возможность того, что моя записка дошла, стала представляться вполне реальной. Правда, тут же возникла мысль, которая подействовала как ушат холодной воды: как же я теперь получу ответ - вертухайто ко мне не подходит, он имеет дело только со Шнейвасом? Но я успокаивал себя: ничего, через несколько дней попробую закинуть удочку, если он действительно передал Бороде письмо, то, может, и клюнет... Вдруг я обнаруживаю, что Фима забыл в камере свою коробку с сахаром. Зову надзирателя, прошу передать сахар Шнейвасу. Тот долго размышляет и наконец докладывает корпусному. Корпусной - дежурному офицеру. Этот принимает соломоново решение. Если Шнейвас запросит, они ему сахар передадут. Все ясно: боятся, что это - условный знак. Я и в этом их опасении вижу хороший признак: раз боятся связи между нами, значит, им есть в чем подозревать Фиму. Но вдруг тот вел двойную игру, помогая и КГБ и мне, "сгорел" на вертухае и вышел у них из доверия? Тогда моя записка сейчас здесь, у них. Утешаю себя тем, что ничего интересного для себя они в ней не что записка все же ушла на волю. Все эти скачки фантазии неожиданно прерываются. Открывается кормушка. - На вызов! Что такое? Уже пятый час, скоро ужин, а в следственном отделе - конец рабочего дня. Так поздно меня до сих пор никогда не вызывали. Да и что это за допрос на тридцатьсорок минут? За время следствия меня вызывали на допросы сто десять раз. Некоторые из них продолжались по десятьдвенадцать часов. Какието я запомнил чуть ли не слово в слово, другие - только в общих чертах, были и такие, которые вообще не оставили в памяти никакого следа. Этот допрос был, наверное, самым коротким - я вернулся в камеру часа через два, и я его запомнил, кажется, наизусть. Потом я не раз анализировал его буквально по фразам. ...По дороге в следственный корпус я медленно читаю свою молитву, обычно это помогает сосредоточиться. Но на этот раз вхожу в кабинет и сажусь на свое место за маленьким столом в углу, метрах в пяти от следователя, едва сдерживая нетерпение: сейчас я узнаю, что же произошло с моей запиской. Черныш берет со стола конверт, достает оттуда какуюто бумагу и медленно идет ко мне. Записка? Ответ? - Вам предъявляется для ознакомления документ, находящийся в распоряжении следствия. Что вы можете сообщить по этому поводу? Он кладет передо мной листок бумаги, а сам садится напротив и внимательно следит за моей реакцией. Я опускаю глаза. Сразу узнаю почерк |
|
|