"Натан Борисович Щаранский. Не убоюсь зла" - читать интересную книгу автора

философии и истории. Немало нового для себя узнал я на тех встречах, где
всегда яблоку негде было упасть: радушный и покладистый характер хозяина,
открытость Виталия другим мнениям привлекали в его дом многих. Там можно
было встретить и отказников, и диссидентов, и иностранных дипломатов и
журналистов. Однако, то, чем покорил Виталий мое сердце, - это его
совершенно детская непосредственность и восторженность. Однажды за нами шли
четверо "хвостов": двое - за мной и двое - за ним. Когда я обратил
внимание своего спутника на то, что и он с "эскортом", Виталий даже
подпрыгнул от радости, как маленький ребенок: "Смотрите, - воскликнул он,
- они принимают меня всерьез, как и вас!"
В семьдесят пятом году я вызвался помочь академику Андрею Дмитриевичу
Сахарову в его контактах с иностранными корреспондентами и многочисленными
гостями изза рубежа. Я чрезвычайно высоко ценил и любил этого великого
человека, чьи выступления и статьи влияли на мои мысли и поступки задолго до
того, как я его узнал лично.
В жизни Андрей Дмитриевич оказался очень приветливым, внимательным и
доброжелательным человеком, но тем не менее и после двух лет знакомства я
всякий раз волновался при встрече с ним, ибо видел, что он отмечен печатью
святости.
Прежде всего меня покоряла абсолютная честность Андрея Дмитриевича.
Помогая ему в качестве переводчика на многочисленных встречах и
прессконференциях, я внимательно наблюдал за ним. Отвечая на вопрос, он
долго обдумывал свой ответ, - как истинный ученый, привыкший тщательно
анализировать проблему, прежде чем высказать свое мнение о ней, - и в
словах его никогда не было ни малейшей рисовки, желания подыграть,
понравиться, попыток уклониться от ясного ответа. Андрей Дмитриевич был
очень мягким человеком, но абсолютно нетерпимым ко лжи, фальши, демагогии.
Казалось, он готов был вместить в свою душу всю боль людей, страдавших в
этом мире и приходивших с этой болью к нему.
Время от времени власти разжигали в стране кампанию ненависти к
"академикуотщепенцу". Рабочие и ученые, дипломаты и юристы, пользуясь
одними и теми же словесными штампами, поливали грязью своего великого
соотечественника. Както в разгар такой кампании мне понадобилось срочно
заехать к Андрею Дмитриевичу на дачу в подмосковный поселок Жуковка, где он
отлеживался после очередного сердечного приступа. Таксист запросил бешеную
цену, и когда я, не имея выхода, согласился, он повеселел и всю дорогу не
закрывал рта. Но пока я был у Сахарова, где Елена Георгиевна - жена и
ближайшая соратница Андрея Дмитриевича - впихивала в меня в промежутках
между разговорами бутерброды, мой таксист разговорился с водителем "Чайки",
стоявшей у соседней дачи. В результате он, естественно, узнал, в чей дом
привез пассажира. На обратном пути шофера как подменили: он будто воды в рот
набрал - так испугался. Но когда я, расплатившись, вышел из машины, таксист
догнал меня, вернул деньги и сказал: "От вас я не возьму ни копейки. Дай Бог
вашему другу здоровья и удачи", - а потом прыгнул в машину и рванул с места
с такой скоростью, будто боялся, что ктото успеет записать его номер.
Мне часто казалось, что Андрей Дмитриевич очень одинок, и хотелось
думать, что этот таксист - представитель "молчаливого большинства", а
попросту - того самого народа, от имени которого вещали советские
правители.
Когда меня арестовали, в СССР бушевала очередная антидиссидентская и