"Натан Борисович Щаранский. Не убоюсь зла" - читать интересную книгу автора

Здесь же, в приемной, и у входа в нее стояли корреспонденты: Дэвид
Шиплер, Дэвид Виллис, Том Кент. Журналистыпрофессионалы? Сочувствующие?
Друзья? Интересно, как они себя поведут, когда их прижмут в Лефортово.
Чувства уверенности, которое раньше вселяло в нас присутствие людей из
свободного мира, уже не было...
А почему бы и впрямь не подыграть КГБ? Каялись арестованные Якир и
Красин, выступали на прессконференции. Каялся в тюрьме Марамзин, обратился
с письмом к коллегам на Западе. Сразу после суда уехал во Францию,
"перекаялся", сейчас сотрудничает в "Континенте". К счастью, вопрос этот был
продуман мной заранее. Я видел как минимум три причины, по которым этого
нельзя делать: ты предаешь друзей, подрываешь их дух, вселяешь в них
ощущение безнадежности перед лицом всесильного КГБ; ты подводишь тех, кто
поддерживает нас в свободном мире, ослабляешь их решимость помогать нам; ты
поощряешь КГБ, даешь им возможность получить высочайшее разрешение на новые
репрессии и аресты.
Эти соображения, продуманные мной и взятые на вооружение задолго до
ареста, вскоре после суда над Марамзиным в семьдесят пятом году, я сейчас
постоянно повторял про себя, пытаясь прикрыться ими как щитом от
атаковавших меня следователей. И в то же время мне было ясно, что даже если
бы этих причин не существовало, я все равно не стал бы каяться. Наряду со
всеми аргументами рассудка душа приводила свои иррациональные доводы -
онито и были самой надежной преградой на пути к капитуляции перед КГБ.
Не было в мире силы, которая заставила бы меня вернуться к прошлой
жизни ассимилированного советского еврея, лояльного гражданина, который
говорит одно, а думает другое, и старается вести себя "как все". Четыре
последних года я был свободным человеком и ни на какие блага на свете не
променял бы теперь это чудесное, окрыляющее ощущение воли, наполнившее меня
после возвращения к своим национальным корням. В моей жизни появились смысл
и цель, я почувствовал наконец, что живу в полном ладу со своей совестью. И
хотя время и пространство разделили нас, у меня была Авиталь.

* * *

Забирают на допрос так: открывается кормушка, и надзиратель направляет
на тебя, словно пистолет, огромный дверной ключ: "Фамилия!" Сверяет ее с
записью в своем листке. "На вызов!"
Огромное здание тюрьмы имеет форму буквы К. Это одна из так называемых
екатерининских тюрем: первых тюрем России, построенных во времена
императрицы Екатерины и - в ее честь - имеющих форму букв Е или К. В
центре, где сходятся все три коридора, стоит "сигнальщик" с красным
флажком. Он регулирует "движение" в тюрьме, следит за тем, чтобы две камеры
никогда не открывались одновременно. Махнул флажком - можно открывать
камеру, махнул еще раз - можно выводить заключенного. Медленно шагаешь с
заложенными за спину руками по длинному коридору рядом с надзирателем,
поднимаешься по винтовой лестнице на второй либо на третий этаж, откуда есть
переходы в следственный отдел. Лестничный пролет затянут на уровне каждого
этажа железной сеткой, чтобы узник не мог, бросившись вниз, покончить жизнь
самоубийством.
По коридорам следственного изолятора надзиратель идет, громко щелкая
пальцами или, если не умеет, стуча одним ключом о другой. Это сигнал -