"Натан Борисович Щаранский. Не убоюсь зла" - читать интересную книгу автора

корреспондентам и расскажу им все.
- Ну, пожалуйста, я ведь действительно хочу объяснить вам нечто
важное, но вы должны мне обещать, что это останется между нами.
- Я хотел бы это знать, поверьте мне, но это будет секретом лишь до
тех пор, пока я не дойду до ближайшей телефонной будки, - повторил я.
Так мы пикировались друг с другом, как пара персонажей из известной
оперетты. Наконец он сказал мне со вздохом:
- Я вижу, вы несерьезный человек, с вами трудно иметь дело.
Так я никогда и не узнал, в чем заключалась великая тайна моего отказа.
Но у меня не было ни малейшего желания нарушать свои принципы и иметь
секреты с КГБ. Это было необходимым условием продолжения "скачек на тигре".
Последние десять месяцев, с момента создания группы по наблюдению за
выполнением советскими властями Хельсинкских соглашений, я был ее членом,
представляя вместе с Виталием Рубиным, а потом и с Володей Слепаком, прежде
всего наше еврейское эмиграционное движение. Мы, естественно, принимали
участие в подготовке и передаче западным корреспондентам и дипломатам
заявлений в поддержку различных национальных и религиозных групп и
отдельных людей: христианпятидесятников, крымских татар, украинских
политзаключенных, русских диссидентовдемократов - всех тех, чьи права
нарушались вопреки положениям Заключительного акта в Хельсинки. Возвращение
к национальным корням, приобщение к своему народу, ощущение причастности к
его истории - словом, все, составляющее самую суть сионизма, - привело к
тому, что мы почувствовали себя свободными людьми. А обретя внутреннюю
свободу, человек уже не может не откликнуться на страдания других.
Разумеется, и вся наша деятельность в рамках Хельсинкской группы была
подчеркнуто открытой.
Нет сомнений, что даже одного интервью иностранному корреспонденту,
любого из доброй сотни подписанных мной документов, было достаточно для
ареста по обвинению в антисоветской деятельности. Опыт многих подтверждал
это, и я постоянно был готов к тому, что меня рано или поздно посадят на
скамью подсудимых. Но могут ли подобные эпизоды стать формальной основой
для обвинения в измене Родине, - ведь это должно, как нам всем казалось,
подразумевать тайную связь со спецслужбами западных стран? Еще за две недели
до моего ареста мы все были уверены, что нет. Сейчас я еще раз сказал себе:
"Наша деятельность слишком хорошо известна, чтобы они решились строить на
ней обвинение в измене".
Сегодня я могу лишь удивляться своему тогдашнему "здравомыслию". Но,
может быть, именно оно не позволило страху с самого начала парализовать мою
волю.
Итак, решил я, на нашей открытой деятельности КГБ свои обвинения не
построит. Можно предположить, что они будут искать в моих контактах с
иностранцами чтото тайное. Но были ли тайны? Да, были.
Когда ты передаешь корреспонденту телеграфного агентства заявление, то
заранее знаешь, что из него в эфир и в печать попадут в лучшем случае
дветри фразы да пара наиболее известных фамилий из числа подписавших. Ну а
если мы хотим, чтобы на определенной встрече или конференции был зачитан
весь текст? Можно, конечно, передать его по телефону - я, как и многие
другие еврейские активисты, практически каждую неделю говорил по телефону с
Израилем, Америкой, Англией, Канадой. Но аппараты наши отключались,
разговоры глушились, а то и просто не предоставлялись. Зачитать во время