"Владимир Савенков. Живой товар: Москва - Лос-Анжелос [B]" - читать интересную книгу автора

Честно говоря, с гораздо большим удовольствием Андрей помчался бы
сейчас в Москву своей юности, тогда он оды был готов слагать ступенькам
лестницы, ведущей к весенней реке, стотысячной чаше стадиона, где
выигрывал "Спартак", Ленинградскому и Курскому вокзалам, последнему
троллейбусу, ненаглядной Полянке, переулкам и бульварам Садового кольца,
эскалатору метро, подарившему образ любимой, тихим поленовским дворикам
Таганки. Той Москве, конечно, не доставало политических свобод. В той
жизни царил враг рода человеческого - КГБ. Дьявол опознан, и все бы
хорошо, когда бы зло стала враждебной человеку вся истерично-кондовая, с
маникюром на когтях, базарная российская жизнь.
В первых числах декабря Растопчин покончил, в основном, с делами и
позволил себе маленькую передышку - принял приглашение давнего товарища
(учились на одном курсе) Баскакова, архитектора из Ялты, навестить его
бывшего, сокурсника, подегустировать южнобережные вина и заодно
познакомиться ("мельком глянешь, и я буду уже тебе благодарен") с эскизами
виллы - "модерн", которые Баскаков вымучивал для одного из
крымско-турецких СП. Как художник Баскаков в свою звезду не верил, но
земные дела проворачивать умел. Надежда была на то, что щедрый на идеи
позер Растопчин, расслабившись на отдыхе и захмелев, не просто оценит
эскизы, но войдет в творческий раж и, красуясь перед "жалким бездарным
провинциалом", коснется всего спектра проблем, интересующих ялтинца - от
привязки виллы к местности до стиля и цветовой гаммы интерьера. Андрей
отправился в Крым.

***

Черное море штормило. Прибой аритмично, словно он страдал одышкой,
ворочал тяжелую гальку. В прогалинах низких туч, желто-серых и рыхлых, как
старый грязный снег, ледяно сквозила колодезная голубизна декабрьского
неба. Ветер охотился за балконными, дверями Но с видимым удовольствием бил
и мелкую дичь - стекла в форточках, оставленных без присмотра. Его порывы
гасли в густой и грубой хвое могучих кипарисов массандровского парка.
Чайки барражировали вдоль окон верхних этажей гостиницы, зависали над
перилами балконов, высматривали хлеб в мозаике осколков. Сквозь близкую
паутину осыпавшегося горного леса просвечивали теплые пятна глинистых
откосов и древнее серебро отвесных скал. К запаху сосен примешивался запах
шторма, брызги летели к самому небу - над зимним молом появлялось видение
огромного куста цветущей белой сирени, а через мгновение мутные потоки
вновь водопадами устремлялись с бетона прочь, кромка пляжа круто уходила
вниз, в пену грохочущего вала, море опять отступало, обнажая каменистое
дно, полное вспыхивающих и тающих искр, темные скользкие травы, что,
вытягиваясь, тянулись во след за умирающей волной, и песчаные проплешины с
родинками мхов. От морских глубин, от волны и пустынного берега, сплошь
заваленного мокрыми водорослями, тенями рваных облаков, солнцем и насквозь
просоленными кусками дерева, веяло добрыми старыми временами и покоем.
Растопчин был счастлив от того, что переселился из дома Баскаковых в
гостиницу. Это не потребовало никаких усилий, половина номеров оказалась
незанятой. Никто не тревожил Андрея, никто, кроме шефа в проектном
институте и секретарши из Союза, не ведал, где находится Андрей. Поэтому
Растопчина крайне удивил междугородный звонок, раздавшийся у него в номере