"Михаил Валерьевич Савеличев. Червь времени (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

подружках, о новом гаштете, Сергей, как обычно, ругал ротного, умудрившись
при этом не использовать ни одного матерного выражения, расписал подробно
навороты своего дембельского альбома, о котором Слава так много слышал, но
еще ни разу не видел, потом они поспорили о преимуществах "семьдесят двойки"
против "абрамса", а так как Сергей, несмотря на двухгодичную службу в
номерных самоходных гробах и попадание не в одно неприятное и чреватое чэпэ
(в последний раз на учениях его машина каким-то образом, несмотря на
гироскоп, черпнула дулом земли, а потом командиру танка пришла в голову идея
выстрелить по мишени), оставался большим поклонником советских бронетанковых
войск, то Слава принялся расписывать преимущества американцев, особенно
проявившиеся во время "Бури в пустыне", а Сергей, конечно никогда еще не
слышавший ни о каких бурях, горячо защищал первоклассную отечественную
технику.
Слава с интересом изучал нынешний солдатский быт, сравнивая его с тем,
что он прошел сам. Особых различий не обнаруживалось, все то же потрясающее
сходство с местами не столь отдаленными, все те же три золотые темы для
разговоров - хавка, женщины и дембель, какой-то специфический идиотизм всей
системы (копаем отсюда и до обеда, эй вы, трое, идите оба сюда), собственный
язык для общения, который потом мало кто уже мог воспроизвести на
гражданке - выветривался моментально, зато так же моментально возвращался
при встрече с сослуживцами без жен.
Когда-то с Сергеем они были закадычными друзьями (он давно привык обо
всем думать в прошедшем времени - проще и путаницы меньше, да и, в общем-то,
точно), учились в одной школе (еще один маловразумительный парадокс), так же
занимались в одном спортзале и бегали за одной девушкой. Иногда он ловил
себя на довольно примитивном и детском чувстве, какое в нежном возрасте
ощущаешь при просмотре хорошо известного, но страшноватого фильма, где в
самых острых эпизодах хочется хлопать в ладоши от радости и кричать: "А я
знаю, а я знаю!". Сознание собственной мудрости и прозорливости опьяняет,
конечно, но в данном случае все это не имеет ни смысла, ни вообще
реальности. Хотя сдерживать улыбку от ощущения козыря в рукаве тоже не было
нужды - ценить хорошее настроение, ускользающее и непрочное, он научился,
поэтому, наверное, его смех не к месту, дружеские похлопывания и опасные
сексуальные изыски несколько смущали учителей, друзей, знакомых и любимых,
но Слава не обращал на это внимание. Он знал, что все самое главное здесь -
в нем, и только в нем. Он давно прошел школу социализации, лживого
растягивания губ и сдерживания смеха, сдал экзамен и теперь мог благополучно
обо всем забыть. Очень трудно вновь научиться любить себя, после того, как
был взрослым.
Слава оставил Серею всю пачку сигарет, хотя был уверен, что тот до
вечера, на который у них была намечена встреча в спортзале, все выкурит или
раздаст, но тащить их домой, а потом в школу не хотелось. Конечно, от запаха
табака так просто не избавишься, но родители, не находя, да и не выискивая
никаких улик, на запахи не обращали внимания, как не обращали внимания на
его ночные отсутствия дома (правда, очень редкие - лишь тогда, когда отец
Марины был на дежурстве, а ее мать - в ночной смене на котельной). Это была
еще одна приятная загадка нынешней его жизни, и не стоило разрушать ее
неловкими действиями - завалявшимися пачками сигарет и презервативами.
Чтобы не сталкиваться с бегущими повзводно и поротно солдатами, Слава
протрусил за казарму, где на обширном пятачке между массивным зданием и