"Михаил Валерьевич Савеличев. Меланхолия " - читать интересную книгу автора

девушки хищным капюшоном лакированных крыльев, подбитых черным, теплым бархатом
с серебряными прожилками растопыренных косточек невероятно длинных пальцев
фантастической летучей мыши. На одну секунду мне облегченно думается, что
консилиум по выдалбливанию решеток все-таки решил разбавить мою компанию уродов
и ковбоев такой вот красотищей, воплощенным соблазном холостяка-девственника, но
старик замечает:
- Не надейся.
А мальчишка молчит. Разочарованно. Что бы понимал, маленький паршивец, в
ангелах. Но я благодарен ему за столь неожиданное милосердие. Старик всегда
рубит правду. Громадным тупым топором по хилому деревцу надежды, выбивая,
высказывая все то, что хранится в пыльных глубинах царства наития -
металлический арифмометр, туго, но безошибочно выдающий числовые вердикты.
Сандра расслабляется, отворачивается от меня и в задумчивости обходит
покореженную машину. Наманикюренный ноготь совершает кругосветное путешествие
вокруг свежеиздохшей туши, благополучно минует старика и мальчишку, подобравших
ноги теперь вообще на капот, и замирает в районе водительской двери. Пальчик
деликатно стучит по желтой лакировке и я прекрасно слышу сквозь внезапную
октябрьскую тишину невнятную морзянку задумчивости, сомнения и сожаления.
Ковбои в шоке. Я первый раз (и не без злорадства) замечаю на их лицах
недоумение и растерянность. В неподвижных глазах и отвисших челюстях внезапно
проявляются черты фамильного сходства - внук и дед, да и только. Это вам не в
"Гончих Псах" блевать, уроды. Можно и помягче, но раздражение делает меня злым.
Я чувствую как мои шесть баллов скатываются до полного штиля, голова наполняется
блаженной и звенящей пустотой, превращаясь в резиновую перчатку
хирурга-трепанатора. Вот сейчас меня наденут, понимается уже не мозгами, а
телом, но операторы проявляют несвойственное им сомнение перед очередной вещью и
я обвисаю готовой на все марионеткой.
- Подержи, - Сандра протягивает мне зонт и я хватаюсь за него, как за
единственную надежду в опустевшем мире. Где вы, первопроходцы обратной стороны
угрюмой спутницы Земли? Тут мы, такие железки и деревяшки, еще хранящие тепло
нашей владелицы. Вещи оказываются не столь просты и банальны. Они легко
перешагивают условности, нужно только видеть это.
Я вцепляюсь в ручку зонта, отгораживаясь от неба, обмякаю, висну на гладкости
вычурной завитушки. Девушка открывает дверь (машина послушно пытается присесть,
насколько это вообще возможно для инвалида), садится за руль, дверь
захлопывается, отделяя меня и уродов от все еще теплого салона "мастодонта".
- Я посмотрю, что можно сделать, - машет мне пальчиками Сандра. Оглаживает
руль (на пределе слышимости гудит серворегулировка, подгоняя управляющие
габариты "мастодонта" под дамочку), разглядывает панель с унылыми остекленевшими
глазами, пытаясь прочесть предсмертные думы автомобиля, трогает ключ, холодной
пиявкой обвисший из замка, откидывается на окоченевшую спинку кресла. Сейчас она
чем-то смахивает на дерзкую угонщицу, ловко обманувшую распустившего слюни
дебила. Остается только повернуть ключ, вбить педаль и нездешним волшебством
"форд" вскочет на вывернутые колеса, обдаст тупицу обидной смесью бензиновой
отрыжки и бурой грязи, и легко умчится в сторону притаившегося города.
- Теперь я понимаю кто она, - шепчет паршивец. Он растягивается на капоте,
вытягивает шею, чтобы лучше разглядеть происходящее в салоне. А может быть, при
большой удаче, и заглянуть за вырез платья странной дамочки.
Старик похлопывает его по заду.
- Этот мустанг нам не по зубам, малыш.