"Владимир Савченко. Тупик" - читать интересную книгу автораидеальный академический мир по циркулю и линейке! Выходит, торчит от
"меня-сейчас" эдакий незримый "еж" из идеально твердых и прямых координатных осей - влево-вправо, взад-вперед, вверх-вниз и в прошлое-будущее. А если, скажем, во времени... точнее, в плюс-время, в будущее от "меня-сейчас" не торчит? Если вся материя наращивается вместе со мной в будущее. Очень просто!.. Постой, наращивается - значит, _есть_ куда наращиваться. Значит, "будущее" уже есть. Материальное будущее, ибо нематериального не существует. Значит... м-да!.." "Ну а если мир не четырехмерен - это ведь только мы замечаем четыре измерения, да и то четвертое для нас с изъянцем... Пятимерен! Тогда то, что кажется застывшим по четырем измерениям, может свободно изменяться-развиваться-двигаться по пятому? Эге, в этом что-то есть!.. - Чекан оживился и даже приподнялся на постели, чтобы сесть за стол, включить свет и посмотреть все это на бумаге. Но тут же лег. - Ничего в этом нет. Все рассуждения для пяти-, шести- и вообще М-мерного мира точно такие же, как для четырехмерного. И даже для трех- и двухмерного. Мир существует в таком-то количестве измерений - значит, все в нем уже есть. Свершилось..." Итак, чем глубже проникал Борис в логическую сторону тураевской идеи, тем сильнее пропитывался ею, тем основательнее увязал в ней, как муха на липучке, мыслями, чувствами, воображением. И понимал он, что ему не выкарабкаться. Скоро Чекан совсем обессилел, не мог напрягать мозг, чтобы мыслить общо, вселенскими категориями. В голове был только образ магнитной ленты, вьющейся в пустом черном пространстве. "И зачем только я встретил сегодня что некто, материальная струя моего наименования, соприкоснется сегодня с материальной струей под индексом Коломиец С.Ф., что между ними произойдет обмен информацией, после чего в правой струе заговорит любопытство, она добьется и прочтет... что будет лежать и думать, придет к логическому выводу, что все верно, а меня - меня думающего, выбирающего, _живущего_ - не было и нет. А раз так, даже и неинтересно, что на моей ленте записано дальше. Ясно - что". Он лежал под тонким одеялом, чувствуя, что его расслабившееся тело будто холодеет, цепенеет, но не зябко, с покалываниями мороза по коже, а как-то иначе. Сердце билось все медленней. Мыслей не было, чувств тоже; ненадолго лишь всплыла жалость к себе, но ее тотчас вытеснило: "И эта жалость записана..." На потолке появился и исчез желтый отсвет автомобильных фар; за окном проурчал мотор. "И это записано - и сама машина, и мои впечатления о ней... И то, что я сейчас об этом подумаю, и даже то, что я подумаю, что подумаю и так далее по кругу. Действительно, какая злая, бессмысленная шутка - самообман жизни. Околевать, однако, надо..." Эта последняя мысль была спокойной, простой, очевидной. Сейчас Чекан находился в том - переходном от бодрствования ко сну - состоянии дремотного полузабытья, в котором наша бодрствующая "дневная" личность постепенно сникает и исчезает, а "ночная" личность - личность спящего живого существа, проявляющая себя в снах, - еще не оформилась. Как известно, это состояние безличия наиболее близко к смерти. |
|
|