"Розмэри Сатклифф. Орел девятого легиона " - читать интересную книгу автора

в перебранки в борьбе за лучшие места. Имелось изрядное число легионеров из
походного лагеря; острый глаз Марка сразу выделил скучающего молодого
трибуна в сопровождении молодых бриттов, которые делали вид, что они тоже
римляне и тоже скучают. Марк вспомнил толпу в Колизее, где болтали, кричали,
ссорились, бились об заклад и поедали липкие сласти. Бритты наслаждались
жизнью менее шумно, это правда, но почти на каждом лице читалось такое же
нетерпеливое, даже жадное выражение, что и на лицах зрителей Колизея.

***

Какая-то суматоха поблизости привлекла внимание Марка - справа, на
местах для магистратов, рассаживалась семья подчеркнуто римского типа:
добродушного вида мужчина, располневший, как это бывает с людьми, созданными
для жизни в тяжелых условиях, но вошедшими во вкус благополучного
существования; женщина с миловидным, но глупым лицом, разнаряженная по
римской моде двухлетней давности (и холодно же ей, наверное, в этом тонком
плаще, подумал Марк), и девочка лет двенадцати-тринадцати с заостренным к
подбородку личиком, на котором из-под темного капюшона виднелись только
огромные, золотистого цвета глаза. Дородный мужчина и дядя Аквила обменялись
приветствиями через головы сидящих, женщина поклонилась с истинно римской
горделивостью, но глаза девочки были прикованы к арене, и в них застыло
испуганное ожидание.
Когда вновь прибывшие расселись, Марк тронул дядю за руку и
вопросительно приподнял брови.
- Мой коллега, магистрат по имени Кезон, и его жена Валерия, - ответил
дядя Аквила. - Между прочим, наши соседи.
- Вот как? А девочка? Она как будто совсем другой породы.
Но на последний вопрос он не получил ответа, потому что в эту минуту
оглушительное бренчанье цимбал и рев труб возвестили, что игры начинаются.
На скамьях мгновенно воцарилась тишина, все подались вперед. Снова
протрубили трубы. Створки ворот на дальнем конце арены распахнулись, и
снизу, из подземных помещений, появилась двойная цепочка гладиаторов. Каждый
нес оружие, которое ему предстояло пустить в ход во время представления. При
их появлении раздались громкие возгласы. Для небольшой колониальной арены
они совсем недурны, подумалось Марку, когда он разглядывал бойцов,
маршировавших по арене. Может быть, даже слишком хороши, хотя, вероятно, все
они рабы. Марк, когда речь шла об играх, не разделял общепринятой точки
зрения. Ему нравилось представление с дикими зверями или хороший
показательный бой, но заставлять людей, пусть и рабов, драться насмерть на
потеху толпе казалось ему зряшным расточительством.
Гладиаторы приостановились напротив скамей магистратов, и в те
несколько минут, пока они так стояли, все внимание Марка захватил один из
них, державший меч и щит, - юноша примерно одного возраста с ним. Для бритта
он был низкоросл, но сильного сложения. Рыжеватые волосы, отброшенные назад,
и вызывающе вскинутая голова позволяли видеть обрезанное ухо, со всей
жестокостью указывающее на его положение раба. По всей видимости, он был
воином, взятым в плен, - грудь и плечи у него (он был обнажен до пояса)
покрывала синяя татуировка. Но не это поразило Марка, а выражение его широко
расставленных серых глаз на молодом угрюмом лице.
"Он боится, - мелькнула у Марка догадка, - очень боится".