"Уильям Сароян. Студент-богослов" - читать интересную книгу автора

ни при чем. Некоторые приходят в этот мир спящими и спящими из него уходят,
ну да это их дело. А некоторые, вот вроде меня, и его, и моего племянника
Арама Гарогланяна, приходят в этот мир спящими, но в одну прекрасную пятницу
пробуждаются и видят, кто мы есть на самом деле.
- А кто мы есть? - вежливо поинтересовался Старик.
- Армяне, - быстро ответил дядя Хосров. - Можно ли было придумать
что-нибудь абсурднее? Англичанин правит своей империей. У Француза есть
искусство, чтобы знать меру и задавать моду. У Немца - армия, чтобы ее
обучать и бросать в бой. Русский носится с революциями. Швейцарцы управляют
своими гостиницами. Мексиканцы играют на мандолине. Испанцы забавляются боем
быков. Австрийцы танцуют свои вальсы. И так далее, и тому подобное. Ну а мы?
Что у нас-то есть за душой?
- Луженые глотки, которые не мешало бы заткнуть? - предположил Старик.
- А Ирландцы? - продолжал дядя Хосров. - У Ирландцев - целый остров,
чтоб на нем голодать и бедствовать. У Арабов - тьма племен, чтобы собрать их
вместе в пустыне. У Евреев - вундеркинды-музыканты, которых они возят на
гастроли. У Цыган - кибитки и гадальные карты. У Американцев - хронический
невроз, который они именуют свободой, а что имеем мы, Армяне?
- Ну раз ты настаиваешь. Так что ж мы имеем?
- Манеры, - сказал дядя Хосров.
- Ты что, спятил?! - воскликнул Старик. - Нет на свете ничего более
противоестественного, чем вежливый армянин.
- Я же не сказал: хорошие манеры, - возразил дядя Хосров. - Я сказал:
манеры. Хорошие или плохие, нас не интересует. Вот чего у нас хватает, так
это манер, а всего остального не густо. Ты хочешь спросить его, какого черта
он каждую пятницу впутывается в историю. Это значит, ты хочешь спросить его
о манерах. Ну так спроси. А я пойду в кофейню, поиграю в нарды часа два. Мой
уход тоже манера.
- Перед тем, как ты уйдешь, - остановил его Старик, - думаю, тебе не
мешало бы знать, что я собирался попросить мальчика рассказать мне об этой
книге, которую написал Кьеркегор, если он ее когда-нибудь прочитает. А
теперь я пойду в кофейню вместе с тобой.
Старик встал и по-богатырски зевнул. В три приема. На тот манер, на
какой пишутся симфонии: очень медленно, очень живо и, наконец, медленно и
живо, попеременно.
Старик вышел из дому через парадную дверь, а дядя Хосров через заднюю.
Хлопнули двери, и я решил разжиться где-нибудь половинкой арбуза, потому что
очень хотелось пить.
На следующий день я отправился в больницу и, затратив огромные усилия,
обрел свое имя, получил свою книгу и понес ее домой читать. Неизвестный
дошел до страницы 99. Угол ее был загнут, чтобы можно было легко найти
место, на котором он остановился. После часа и сорока пяти минут чтения я
тоже дошел до страницы 99 и решил, что мне не хочется больше читать. Я отнес
книгу в публичку, и, как я и ожидал, библиотекарша заметила повреждение,
посмотрела на книгу, потом на меня, пока я что-то тихо насвистывал, но
ничего не сказала. Я взобрался по крутой лестнице на мезонин и возобновил
поиски той богословской книги, которую надеялся найти.
Вечером я докладывал деду, что Кьеркегор, оказывается, был датчанином,
родился в 1813 и умер в 1855 году после того, как провел большую часть жизни
в борьбе с дьяволом, церковью и теологической заумью.