"Жозе Сарамаго. Поднявшийся с земли " - читать интересную книгу автора

диктант, вот только нет учителя, чтобы диктовать, а потом поставить отметку,
совесть станет учителем, совесть решил, что писать - вкривь и вкось,
мучительно выводя буквы, - и все четверо - кто чуть раньше, кто чуть позже -
напишут на первой строчке первой страницы, перегнутой пополам словно для
того, чтобы все поместилось, - напишут свое имя. Мое имя Агостиньо Дирейто,
Жоан Мау-Темпо, Жоан Катарино, Каролино Диас, а потом будут смотреть - вон
сколько еще строчек до конца страницы, до конца тетрадки, и разлинованная
бумага покажется им полем, но серп карандаша не срезает колосьев, не
движется вперед - не знаю, что такое - натыкается то на камень, то на
корень, - что же мне писать, господа? Не дождетесь вы от меня ни чего - и
Жоан Катарино первым отодвигает тетрадь в сторону, написав только свое имя,
чтобы знали тот, кого зовут этим именем, ничего, ни одного слова больше не
напишет, а потом - каждый в свое время - трое остальных одинаковым движением
загрубелой темной руки отодвинут тетрадку: кто закроет, а кто так и оставит
открытой, чтобы, когда за ним придут, первым делом увидали на странице имя,
имя - и больше ничего.
Луч света пробился сквозь отверстие в крыше, а отверстие это возникло
от времени и от небрежности кровельщика, и восходящее солнце проникает через
дырку в комнату, хотя бывает и другой свет: иногда тому, кто не спит,
удается поймать взглядом плывущую по небу звезду. Может быть, всю эту
историю с тетрадками придумали майор с агентом для того, чтобы спокойно
поспать, пока преступники изобличают себя и других, а Может быть, это хитрый
способ обойтись без писаря и не платить ему за работу. Мы так этого и не
узнаем: важен сам факт, подтверждающий истинность нашего рассказа о тюрьме и
о допросе. Луч света пробился сквозь отверстие в крыше - придется повторить
эти слова: без них фраза не кончена и смысл неясен, - когда открылась дверь,
и на пороге появился свежий и бодрый агент - такой свежий и бодрый, словно
он проспал всю ночь не в казарме, а на хорошей кровати, - и по мере того,
как он переходил из комнаты в комнату, его гнев усиливался, потому что в
каждой тетрадке написано то, что ему и так известно: эту сволочь зовут Жоан
Катарино, этого мерзавца - Агостиньо Дирейто, этого гада - Каролино Диас, а
этого сукина сына - Жоан Мау-Темпо. Да это заговор, эти подлецы успели
стакнуться. Идите сюда, я ведь с вами не шутки шучу, отвечайте, кто придумал
устроить забастовку, с кем поддерживаете контакты, отвечайте, а не то с вами
будет то же, что с тем А они не знают, кто такой этот "тот", они ничего нс
знают, они качают головой: они непреклонны и не выспались, они мужественны и
второй день не ели, и туман застилает им глаза. Майор Хорохор - он тоже
здесь - встревает: Ведь придется вас в Лиссабон отправить, не лучше ли будет
во всем сознаться здесь, в родном краю, среди земляков. Но агент, неведомо
почему, вдруг прервал его. Прикажите отвести их к остальным, подумаем, что с
ними делать. И на подгибающихся ногах потащились четверо по коридору, потом
по двору, а небо-то - ты взгляни наверх, - небо-то уже совсем ясное, хоть
солнце еще не встало, а потом, спотыкаясь о спящих, потонули во тьме
подвала. Кто спал, проснулся или, ворча, перевернулся на другой бок: все
наконец успокоились, потому что эти четверо перед тем, как растянуться на
полу и заснуть - поспать - дело святое, - успели еще поклясться, что никого
не выдали. Сон их был недолог: эти люди привыкли мало спать, привыкли
скатывать одеяло, когда солнце еще только выплывает из-за гор Испании, ну а,
кроме того, спать тревожно, и тревога эта прокрадывается в самые далекие и
потаенные уголки сознания, шарит там и, наконец, выбрасывает на поверхность