"Жозе Сарамаго. Поднявшийся с земли " - читать интересную книгу автора

вмажу прикладом - зубы выплюнешь, - и уж после этого никто не решался
заговорить, и так в молчании пришли они в Монте-Лавре, поднялись в гору до
караулки, а остальных, наверно, тоже взяли, кто-то на нас донес, все
двадцать два человека тут. Заперли нас в сарае на задах, загнали туда
гуртом, а там и сесть-то нигде, разве что прямо на пол, да какая разница, мы
ко всему привычные, сорняку мороз не страшен, шкуры у нас дубленые, как у
ослов, никакая зараза не пристанет, будь мы люди нежные, городские, тогда,
наверно, не выдержали бы. Дверь открыта, но снаружи стоят трое часовых с
винтовками, одному вроде бы не нравится его обязанность, он отводит глаза,
опускает ствол к земле и снимает палец со спускового крючка - не по себе
ему, муторно, кто бы мог подумать. А нам только и остается что думать,
разговаривать запрещено - сказано ясно, но Сижизмундо Канастро шепчет:
Держись, ребята, а Мануэл Эспада добавляет: Будут допрашивать, отвечайте
одно - хотели, мол, получать по справедливости, а Жоан Мау-Темпо произносит:
Не бойтесь, не казнят же нас и в Африку не сошлют. А с улицы доносится
какой-то шум, словно волны бьются о пустынный песчаный берег. Это
родственники и соседи: они пришли справиться об арестованных и попросить,
чтобы их - вещь невозможная - отпустили. И вот уже слышен рык капрала
Доконала: А ну пошли вон, сейчас прикажу всех разогнать, но это всего лишь
тактический прием: как разгонять? лошадей-то нет, не станет же стража
вспарывать штыками животы детям, женщинам, - а в животе-то у меня наш с
тобой первенец - еле живым старухам, что одной ногой уже в могиле. Однако
толпа отхлынула, раздалась в стороны, и только тихо плачут женщины - боятся
голосить, чтобы не пострадали из-за них мужья, сыновья, братья, отцы, как мы
сейчас страдаем. Что будет со мной, если его не отпустят?
К вечеру пришел из Монтемора грузовик, привез усиленный наряд
стражников - все незнакомые, к нашим-то мы уже привыкли, что ж нам еще
остается, привыкли, да не простили: стражников-то ведь тоже в муках родили
простые крестьянки, они ведь тоже из народа, а потом пошли против народа,
который им ничего плохого не сделал. Грузовик добрался до развилки и свернул
на Монтиньо - там жили когда-то Жоан Мау-Темпо и Сара да Консейсан, теперь
уже покойная, и братья его, а в Монте-Лавре никто не живет, а мы
рассказываем про тех, кто там остался, а не про тех, кого уже нет, да, пока
не забыл: вторая дорога ведет туда, где живут хозяева этой латифундии, а
грузовик разворачивается, подпрыгивая на ухабах, вздымая пыль на высохшей
дороге, и дети, женщины, старухи шарахаются от него, но потом он
останавливается у стены - караулка стоит на горке - и все в отчаянии
хватаются за стены кузова, но стражники бьют их прикладами по черным,
грязным пальцам. Эти люди никогда не моются, падре Агамедес. Ваша правда,
дона Клеменсия, что с них взять, хуже зверей, а сержант, сразу видно,
начальство, кричит: Не подходить, буду стрелять! Народ посторонился,
сгрудился на середине улицы, между караулкой и школой, а стражники
выстроились в два ряда, образовали коридор от дверей до грузовика, и по
коридору этому пошли арестованные, как рыба в вершу, потому что в сетях и
рыба, и человек выглядят почти одинаково. Вывели все двадцать два человека,
и каждый раз, когда на пороге появлялся новый арестант, в толпе начинался
безудержный плач и крики, а после того, как прошел второй или третий, все
эти крики слились в один жалобный вопль: Муж мой! Отец! - а понаехавшие
стражники держат злоумышленников под прицелом, в то время как местные следят
за толпой - вдруг попытается отбить. Да, конечно, на площади сотни