"Жозе Сарамаго. Поднявшийся с земли " - читать интересную книгу автора

разделиться, и решили не дробить и без того маленький отряд. Идти им
предстояло быстро и пройти немало, но, если все пойдет, как задумано, в
первой же деревне присоединятся к ним еще люди. Сначала пойдут в
Педра-Гранде, оттуда - в Пендан-дас-Мульерес, а потом в Казалиньо, в
Каррису, в Монте-да-Фогейру, в Кабесо-де-Десгарро. Дальше видно будет: еще
хватит ли времени, хватит ли людей, чтобы послать гонцов в поместья? Реку
переходили вброд, в том месте воды было по колено, и все отчего-то
развеселились, и непонятно было, то ли мальчишки возятся - но почему тогда
они так сдержанно смеются? - то ли новобранцы забавляются - но почему тогда
они без оружия? - и кто-то пошутил, что если, мол, начнет купаться, то никто
уж его из воды не вытянет. До Педра-Гранде три километра по скверной дороге,
а оттуда до Пендан-дас-Мульерес еще четыре накинь, а до Казалиньо - еще три,
да бросьте вы считать, не успели шаг шагнуть, как уж призадумались, это не
годится. И вот идут они, как апостолы - а хорошо бы сейчас той печеной
рыбки, которой господь когда-то накормил голодных, да масла, да соли -
присели бы вон под тем дубом, присели бы, если б долг наш не звал нас тихим
голосом - таким тихим, что и не поймешь, со стороны ли он звучит, этот
голос, или идет из собственной твоей души, и не знаешь, в спину ли
подталкивает нас долг или ждет впереди, раскрыв объятия, как Христос. А
Христос-то при чем? А притом, что он тоже не стал ждать, пока ему разъяснят
что к чему: он первым, по собственной своей воле оставил урожай неубранным,
так ведь Христос был один, а нас уже вместе с ним вон сколько - двадцать три
человека. Вот уж видна Педра-Гранде, и перед нами - поле. Смотри, как
стараются, здорово обдурили их хозяева, и Сижизмундо - он самый толковый -
говорит крестьянам так: Товарищи, вас обманывают, присоединяйтесь к нам,
долой эксплуатацию, то, чего мы просим, - такая малость, что не заделает
даже дупла у хозяина в зубе. А потом выходит вперед Мануэл Эспада: Чем мы
хуже других, тех, которые как раз сейчас требуют твердого жалованья? И вот
Карлос, и другой Мануэл, и Афонсо, и Дамиан, и Кустодио, и Диого, и Филипе
говорят одно и то же, повторяют те же самые слова - повторяют, потому что
еще не успели придумать свои собственные, а потом говорит Жоан Мау-Темпо. Я
о том только жалею, что сына моего, Антонио, нету здесь, но верю, что, где
бы он ни был сейчас, он думает и говорит то же, что и его отец, надо нам
объединиться и всем сообща потребовать твердого жалованья, нам пора самим
назначать цену нашему труду, не вечно же хозяевам решать, сколько они нам
заплатят. Есть хочешь - ешь, говорить Умеешь - говори. А десятники бегут к
нам, руками машут и испуганно кричат: Уходите прочь, не мешайте работать
тем, кто хочет работать, мерзавцы вы, вот мы вас! Но жнецы уже остановились,
больше не вяжут снопы, мужчины и женщины, почерневшие от пыли, прокаленные
солнцем до того, что и пот не льется, подходят ближе. Брошена уборка, жнецы
стоят перед нами. Скажите хозяину, что завтра станем работать только за
тридцать три эскудо в день, не меньше. Тридцать три эскудо, по числу лет
Иисуса Христа, шутит кто-то, сведущий в Священном писании. Одни пошли в
Пендан-дас-Мульерес, а другие - в Казалиньо, и на горе собрались все вместе,
чтобы потом разойтись.
А на небесах ангелы свешиваются с подоконников или с серебряных перил
балюстрады, что тянется до самого горизонта - в ясные дни ее хорошо видно, -
тычут пальцем и беспечно перекликаются - года-то их еще молодые, - пока один
из ангелов, постарше чином, бежит за двумя-тремя святыми, которые с
незапамятных времен отвечают за животноводство и земледелие, - пусть, мол,