"Жозе Сарамаго. Поднявшийся с земли " - читать интересную книгу автора

послал - а Бог-то, как всегда, почти ничего не послал, - жены молча смотрят
на мужей, а некоторые спрашивают. Ну, а в ответ на это мужья растерянно
пожимают плечами или отвечают: Завтра все должно решиться, хотя многие уже
решились - решились работать за прежнюю плату, как в прошлом году. Да,
конечно, отовсюду приходят известия, что крестьяне отказываются убирать
урожай за такие гроши, но куда ж денешься - жена и дети, а дети - одни глаза
остались - елозят подбородком по краю пустого стола и, послюнив палец,
словно собрались муравьев ловить, подбирают крошки. Кое-кому еще повезло -
хоть те, кто не понимает в наших делах, и не назовут это везением - их нанял
какой-нибудь мелкий землевладелец, который не может рисковать урожаем, и
платит им по тридцать три эскудо в день. Ночь длится бесконечно, словно
сейчас зима. Над крышами, как всегда, светят звезды - куда столько звезд?
Если б они и годились в пищу, так все равно не дотянешься, а небо так
вызывающе спокойно: потому-то падре Агамедес все твердит - заладил одно и то
же, - что там, на небесах, кончатся все печали этой юдоли слез и все равными
предстанут Господу. Но пустые желудки не согласны с этим, они урчат,
доказывая, что здесь, на земле, пока еще неравенство. Рядом - жена, она тоже
не спит, но и к жене почему-то не тянет. Может, завтра договоримся с
хозяином, может, завтра найдем за очагом горшок с золотом, может, завтра
наша курочка снесет золотое яичко - сошло бы и серебряное, - может, завтра
богачи поймут бедняков, а бедняки - богачей. Нет, даже во сне не увидишь
таких чудес.
Возлюбленные чада мои, говорит на мессе падре Агамедес, потому что уж
наступило воскресенье, возлюбленные чада мои, и словно бы не замечает, как
мало в церкви народу: одни старухи да нищие - возлюбленные чада мои, - а у
старух мелькает мысль, что никакие они не чада падре Агамедесу,
остерегитесь, возлюбленные чада мои, ветер смуты дует в блаженном нашем
крае, снова прошу вас, не слушайте тех, кто... - остальное вам известно, мы
все знаем содержание его проповедей. Окончена служба, разоблачается в
ризнице падре Агамедес, сегодня воскресенье, святой день, и в прохладной
столовой у Клариберто Уже, слава Богу, накрывают к обеду; Клариберто,
правда, нечасто ходит к мессе, и дочки тоже, и жена - разленились, видно, но
падре Агамедес не в претензии: если лати-Фундиста посетят видения загробных
мук, уготованных ему за недостаток набожности, то нужно вспомнить о часовне,
где стоят новенькие, отлакированные статуи святых, и мученик Себастьян с
удовольствием страдает от пронзающих его тело стрел. Прости, меня, Господи,
но святой Себастьян ведет себя нескромно и слишком упивается своими муками,
а в дверях падре Агамедес сталкивается с управляющим Помпеем, который уносит
с собой утешительный приказ хозяина. Не уступать ни одного тостана,
согласитесь, что ни на небе, ни на земле ничего нет лучше власти.
А на площади бродят люди - собраться велено было к вечеру, но многие и
сейчас подходят к управляющему, спрашивают: Ну, что сказал хозяин, а тот
отвечает: Сказал, не уступит ни одного тостана, удачные и своевременные
высказывания должно передавать дословно и без изменений, а крестьяне
говорят: Так ведь некоторые хозяева уже платят по тридцать три, а Помпеи в
ответ: Это их дело, хотят разориться - пусть разоряются на здоровье. Вот
тогда-то Жоан Мау-Темпо открывает рот, и слова сами собой - словно вода из
чистого ручья - текут с его уст: Тогда мы работать не пойдем: пусть стоит
пшеница как стояла. Но управляющий не отвечает: его тоже ждет обед и ему
вовсе не хочется терять время в дурацких разговорах. А солнце в небе блещет,