"Жозе Сарамаго. Еванглие от Иисуса " - читать интересную книгу автора

жертвы, но атмосфера менее всего располагает к благочестию, разве что в те
времена иной смысл влагали в это понятие - здесь дымно и чадно, здесь пахнет
горящим жиром и свежей кровью, здесь смешиваются воедино человеческие голоса
и рев, мычание, блеяние животных, ожидающих смерти, здесь слышится последний
гортанный клекот птицы, которая когда-то умела петь. Мария говорит левиту,
что пришла совершить обряд очищения, Иосиф передает ему горлиц. На мгновенье
Мария прикасается к ним - и сразу же вслед за этим единственным ее движением
муж и священник исчезают за дверью. Мария не тронется с места, пока не
вернется муж, она лишь отшагнула в сторону, чтобы не мешать остальным, и
ждет, держа на руках своего мальчика.
А там, за дверью, - там резня и бойня. На двух больших каменных столах
готовят и разделывают обреченных в жертву животных - бычков и тельцов,
баранов, овец, козлов и коз. Рядом со столами - столбы со вделанными в них
свинцовыми крюками, с которых свисают уже освежеванные туши, и бешено
мельтешат над ними ножи, секачи, тесаки, топоры, мелкозубые пилы и прочее
оружие из арсенала живодерен, и воздух пропитан дымом и смрадом горящей
кожи, испарениями пота и крови, так что душа из простых, не стремящаяся к
святости, нипочем не уразумеет, как это Бог, если он и вправду отец всего
сущего, всех людей и скотов, может возрадоваться при виде такого побоища.
Иосиф должен стоять с внешней стороны ограждения, отделяющего Двор
Израильтян от Двора Священников, но и оттуда ему отлично виден алтарь
размером в четыре с лишним роста человеческих и в глубине - то, что наконец
и вправду можно и должно назвать Храмом, ибо все это весьма и весьма
напоминает те вкладываемые одна в другую коробочки-головоломки, которые уже
и в те времена выделывали в Китае: и в самом деле, поглядим издали и скажем:
Храм, войдем во Двор Язычников - опять же скажем: Храм, и теперь плотник
Иосиф, опершись на резные перила, произносит все то же слово:
Храм, но теперь оно уместно. Вот его широкий фасад с четырьмя
утопленными колоннами, увенчанными на греческий манер капителями-акантами, и
не вход, не дверь, не ворота, но проем, ведущий туда, где обитает Бог, и мы
с вами, презрев запреты, пройдем туда, миновав Святое, и окажемся в
последней коробочке, именуемой Святое Святых, - в страх наводящей каменной
комнате, пустой, как Вселенная, лишенной окон, а потому недоступной для
проникновения дневного света, который ворвется туда, лишь когда грянет час
разрушения, и все станет грудой каменных руин, камни же друг от друга
неотличимы. Бог тем больше Бог, чем недоступней он, плотник же Иосиф всего
лишь отец одного из многих младенцев, который - да не младенец, разумеется,
а отец - увидит, как умрут два невинных голубка, - ибо младенец, невинностью
своей не уступающий им, лежит на руках у матери и думает, если ему это по
силам, что вот это и есть мир, куда пришел он, и мир этот пребудет таким во
веки веков.
А перед алтарем, сложенным из огромных неотесанных камней, которые с
той поры, как извлекли их из карьеров и установили здесь, в святилище, не
знали прикосновения никакого железа, стоит босой, в полотняном хитоне
священник, ожидая, когда левит подаст ему голубок. Вот он берет одну из них,
вот несет к углу алтаря и там одним движением отделяет ей голову от
туловища. Брызжет кровь. Священник окропляет ею нижнюю часть алтаря, потом
кладет обезглавленную тушку на особый желоб, чтобы стекла по нему вся кровь:
потом, по окончании обряда, он заберет голубку себе. Вторая горлица
удостоится большей чести - она станет жертвой всесожжения. Священник,