"Жозе Сарамаго. Еванглие от Иисуса " - читать интересную книгу автора

же задал его - спросил тоном полубезразличным, как тот, кто, будучи занят
мыслями о высоком, снисходит до того, чтобы справиться и о мелочи: Ну как
ты? - и спросил очень кстати и вовремя, потому что Мария несколько мгновений
назад заметила некие перемены в тех скорбях, что испытывала она, отличное
слово "испытывала", только употреблено не к месту, ибо точности ради
следовало бы сказать, что не она их испытывала, а они ее.
Они уже больше часу находились в пути, и скоро должен был появиться
перед ними Вифлеем. Дорога же ведомо почему, - впрочем, не всему и не всегда
сыщется объяснение - оставалась пустынна с тех пор, как вышла чета назаретян
из южных ворот Иерусалима, и было это достойно удивления: находился Вифлеем
так близко от града священного, что должны были бы заполнять всю ее идущие в
обе стороны люди и скоты. Но начиная от того места в нескольких стадиях <В
одной стадии около 185 метров.> от Иерусалима, где дорога расходилась
надвое - на Вирсавию и на Вифлеем, - весь мир, если позволительно уподобить
мир человеку, весь как бы сжался, скорчился, будто укрылся одеялом с
головой, чтобы ничего не видеть, а только слышать шаги путников, как слушаем
мы щебет птиц в древесной листве, скрывающей не только их от нас, но и нас
от них, - птицам, должно быть, тоже кажется, что мы прячемся от них за
ветвями. Идут по пустыне Иосиф, Мария и осел, ибо пустыня - это вовсе не то,
что обычно имеется в виду, это - всякое место, где нет людей, но не следует
при этом забывать, что оказаться в выжженной и безжизненной пустыне можно и
в самой гуще оживленной толпы. Справа от них - гробница Рахили, женщины,
которую Иаков ждал четырнадцать лет: когда прошло семь лет службы его у
Лавана, отдали ему в жены Лию и лишь по истечении следующего семилетия - ту,
что любил, ту, что потом умерла, родив мальчика, получившего имя Вениамин,
что значит "сын десницы", но сама Рахиль перед смертью назвала его Бенони и
права оказалась, ибо значит это - "сын моей печали". Но вот уже можно
различить невдалеке первые домики Вифлеема - такого же они землистого цвета,
как и в Назарете, только кажется, что здесь, на ярком свету, примешаны к
нему тона желтый и пепельный. Мария чуть жива, еле-еле держится в седле, при
каждом шаге клонясь набок и с усилием выпрямляясь, так что Иосифу приходится
поддерживать ее, а ей - опереться на его плечо, и как жаль, что вокруг ни
души и некому полюбоваться таким прелестным и таким необычным зрелищем. Вот
входят они в Вифлеем.
Скрепя сердце Иосиф все же спросил, где постоялый двор, ибо решил, что
они отдохнут там до утра, поскольку Мария, хоть и продолжает жаловаться на
боли, вряд ли родит в ближайшие часы. Однако постоялый двор на другом конце
городка оказался, как и следовало ожидать, грязным и шумным - не то базар,
не то конюшня, - и, хоть по раннему времени не был переполнен народом,
укромного уголка там не нашлось, а под вечер станет еще хуже - ввалится
непременно толпа погонщиков. Повернув обратно, Иосиф усадил Марию в тени
смоковницы, в простенке между двумя домами, сам же отправился, во исполнение
первоначального своего намерения, на поиски старейшин. Но в синагоге застал
он лишь сторожа, а тот только тем и смог помочь ему, что кликнул одного из
игравших во дворе мальчишек и велел проводить странника к старейшине -
пусть, мол, тот разберется и распорядится. Небесам, защитникам невинных, -
когда вспоминают там о них, - угодно было, чтобы Иосиф, обремененный новой
заботой, прошел мимо того места, где оставил он жену, это ее и спасло,
потому что сидела она в губительной тени смоковницы и чуть было не
отправилась на тот свет по непростительному небрежению обоих супругов, ибо