"Жозе Сарамаго. Еванглие от Иисуса " - читать интересную книгу автораже задал его - спросил тоном полубезразличным, как тот, кто, будучи занят
мыслями о высоком, снисходит до того, чтобы справиться и о мелочи: Ну как ты? - и спросил очень кстати и вовремя, потому что Мария несколько мгновений назад заметила некие перемены в тех скорбях, что испытывала она, отличное слово "испытывала", только употреблено не к месту, ибо точности ради следовало бы сказать, что не она их испытывала, а они ее. Они уже больше часу находились в пути, и скоро должен был появиться перед ними Вифлеем. Дорога же ведомо почему, - впрочем, не всему и не всегда сыщется объяснение - оставалась пустынна с тех пор, как вышла чета назаретян из южных ворот Иерусалима, и было это достойно удивления: находился Вифлеем так близко от града священного, что должны были бы заполнять всю ее идущие в обе стороны люди и скоты. Но начиная от того места в нескольких стадиях <В одной стадии около 185 метров.> от Иерусалима, где дорога расходилась надвое - на Вирсавию и на Вифлеем, - весь мир, если позволительно уподобить мир человеку, весь как бы сжался, скорчился, будто укрылся одеялом с головой, чтобы ничего не видеть, а только слышать шаги путников, как слушаем мы щебет птиц в древесной листве, скрывающей не только их от нас, но и нас от них, - птицам, должно быть, тоже кажется, что мы прячемся от них за ветвями. Идут по пустыне Иосиф, Мария и осел, ибо пустыня - это вовсе не то, что обычно имеется в виду, это - всякое место, где нет людей, но не следует при этом забывать, что оказаться в выжженной и безжизненной пустыне можно и в самой гуще оживленной толпы. Справа от них - гробница Рахили, женщины, которую Иаков ждал четырнадцать лет: когда прошло семь лет службы его у Лавана, отдали ему в жены Лию и лишь по истечении следующего семилетия - ту, что любил, ту, что потом умерла, родив мальчика, получившего имя Вениамин, права оказалась, ибо значит это - "сын моей печали". Но вот уже можно различить невдалеке первые домики Вифлеема - такого же они землистого цвета, как и в Назарете, только кажется, что здесь, на ярком свету, примешаны к нему тона желтый и пепельный. Мария чуть жива, еле-еле держится в седле, при каждом шаге клонясь набок и с усилием выпрямляясь, так что Иосифу приходится поддерживать ее, а ей - опереться на его плечо, и как жаль, что вокруг ни души и некому полюбоваться таким прелестным и таким необычным зрелищем. Вот входят они в Вифлеем. Скрепя сердце Иосиф все же спросил, где постоялый двор, ибо решил, что они отдохнут там до утра, поскольку Мария, хоть и продолжает жаловаться на боли, вряд ли родит в ближайшие часы. Однако постоялый двор на другом конце городка оказался, как и следовало ожидать, грязным и шумным - не то базар, не то конюшня, - и, хоть по раннему времени не был переполнен народом, укромного уголка там не нашлось, а под вечер станет еще хуже - ввалится непременно толпа погонщиков. Повернув обратно, Иосиф усадил Марию в тени смоковницы, в простенке между двумя домами, сам же отправился, во исполнение первоначального своего намерения, на поиски старейшин. Но в синагоге застал он лишь сторожа, а тот только тем и смог помочь ему, что кликнул одного из игравших во дворе мальчишек и велел проводить странника к старейшине - пусть, мол, тот разберется и распорядится. Небесам, защитникам невинных, - когда вспоминают там о них, - угодно было, чтобы Иосиф, обремененный новой заботой, прошел мимо того места, где оставил он жену, это ее и спасло, потому что сидела она в губительной тени смоковницы и чуть было не отправилась на тот свет по непростительному небрежению обоих супругов, ибо |
|
|