"Жозе Сарамаго. Еванглие от Иисуса " - читать интересную книгу автора

никакого нищего ни въяве, ни в воображении, будь он существо из плоти и
крови или же призрак. Да как же это может быть, если я своими глазами видел
его рядом с тобой? - спросил бы Иосиф, и Мария бы отвечала твердо:
Говорили мне, будто Закон велит жене во всем повиноваться мужу,
всячески его почитать, а потому я и не стану повторять, что не было со мною
рядом никакого мужчины, раз ты утверждаешь обратное, скажу лишь, что никого
не видала. Это был тот самый нищий! Да почем же ты знаешь, если в тот день,
когда постучался он к нам, ты и рассмотреть его не успел. Он, он, больше
некому. Да отчего же - просто шел прохожий человек своей дорогой, только
медленней, чем мы, вот и обогнали его - сначала вы, мужчины, а потом и мы,
когда же он поравнялся со мной, ты обернулся, вот и все, и больше ничего.
Стало быть, ты подтверждаешь? Нет, я, как подобает жене, сознающей долг
свой, всего лишь ищу объяснение, которое бы тебя устроило. Из-под опущенных
век, почти уже засыпая, вглядывается Иосиф в лицо жены, желая познать
истину, но черным, как обратная сторона луны, сделалось оно, и слабый
отблеск догорающего костра обвел профиль ее тонкой линией. Иосиф уронил
голову на грудь, будто окончательно уверился в том, что загадки этой ему не
разгадать, и, погружаясь в сон, унес с собой такую вот сущую нелепицу:
человек этот - его нерожденный сын, пришедший из будущего, чтобы сказать:
Вот каким буду я, да только ты меня не увидишь. Спит Иосиф, улыбаясь во сне
покорно и смиренно, но и печально, словно слышался ему ответ Марии на эту не
высказанную им мысль: Не дай Бог, ибо мне доподлинно известно, что бродяге
этому негде голову приклонить. Истинно, истинно говорю вам: многое в мире
сем стало бы известно, прежде чем воспоследовали из этого многого иные
события, если бы вошло в обычай у мужей и жен говорить друг с другом, как
водится у мужей с женами.
На следующий день рано поутру двинулись к Иерусалиму многие из тех, кто
провел ночь на этом постоялом дворе, но получилось на этот раз так, что
Иосиф, хоть и не упускал из виду земляков, направлявшихся в Вирсавию,
оказался рядом с женой, шел, так сказать, у стремени ее, в точности как
третьего дня - тот бродяга или кто он там был. Иосифу, впрочем, в эти минуты
не хочется о нем думать: в самой глубине души он твердо убежден, что
сподобился особенной благодати Господа, который привел ему увидеть сына еще
до того, как тот родится, - и увидеть не личинкой человеческой, беспомощной
в коконе пелен, кричащей пронзительно и пахнущей неприятно, но зрелым мужем,
на целую пядь превосходящим ростом и отца, и прочих соплеменников. Иосиф
счастлив, что занимает сейчас место сына своего, и себя он чувствует и отцом
и сыном, и такую силу обретает чувство его, что внезапно забывает он о том,
что истинное его дитя направляется, пусть и не своими ногами, но в
материнской утробе, в Иерусалим.
Иерусалим, Иерусалим! - кричат набожные путники, когда на
противоположном краю долины на склоне холма небесным видением предстает им
этот город, центр мира, под ярким полуденным солнцем вспыхивающий мириадами
искр, будто хрустальный венец, чистым золотом, как все мы знаем,
загорающийся в закатных лучах, млечной белизной осиянный в полнолуние
Иерусалим, Иерусалим.
И Храм возникает так, словно в этот самый миг поставил его наземь
Господь, и некое дуновение, которое коснулось вдруг волос, и щек, и одежд
паломников и просто путников, родилось, быть может, от мановения длани
Господа, и, если внимательно вглядеться в облака на небе, можно еще заметить