"Анджей Сапковский. Случай в Мисчиф-Крик" - читать интересную книгу автора

Филиппом", предательски убил подкупленный дженгизами регент. Твоего отца,
Вагунсу, раненного, дженгизы закололи шпагами на Великих Болотах Окифеноки.
Твоей настоящей матери, Меномини, дочери Киниквы, раздробили голову
прикладом мушкета. Возьми вампум. Возьми покомокон. Возьми и это.
Измаил Сассамон-Покомтук увидел на пне томагавк. И нож, прекрасный,
длинный, острый стальной нож, какими когда-то торговали голландцы под
Олбани.
- Хороший дженгиз, - сказала женщина, - мертвый дженгиз.

Эйя эй, эйя эй, Ате, эейе ло, Эйя эй, ате хо...

Измаил Сассамон, продолжая плясать, расстегнул и сбросил кафтан.
"Шенектади, - лихорадочно думал он, - никакая не Олбани. Не Уорчестер, а
Квисингамон, не Бельмонт, Линн и Арлингтон, а Пекуосет, Саугус и Менотоми. И
Шавмут, а не Бостон. К черту Бостон!"
Он разорвал и скинул с себя рубаху. К черту рубаху! К черту ботинки! К
черту брюки и шапку!

Ате, хойя ло, Эйя, эйя эй...

Измаил Сассамон возрождался и очищался, освобождаясь от имен и
названий.
Адам Стаутон заслонил глаза ладонью, его на мгновение ослепило солнце.
И этого мгновения хватило, чтобы Аннабел Прентисс, черноволосая красавица,
за которой он следил, растаяла.
Просто так вот - растаяла.
Он немного постоял, осматриваясь. Неразговорчивые плотники- чужеземцы
исчезли со стройки. Теперь у каркаса будущего амбара поставили длинный стол,
вокруг которого возились три женщины. Двух, очень молодых, черненькую и
светленькую, он уже видел. Это были девушки, которые так внимательно
разглядывали Джесона Ривета, когда тот раньше приходил сюда со Стаутоном. На
террасе ближнего дома в окружении пучков трав сидела одна из женщин, которых
Стаутон уже видел - та, в теле, что курила трубку.
Он повернулся. Какое-то мгновение думал, не воротиться ли в горницу? Не
для того, чтобы продолжать обед или слушать пастора, а чтобы вздремнуть,
привалившись спиной к побеленной стене. Но не вернулся. Из головы не шел вид
осиной талии Аннабел Прентисс. И ее призывные ягодицы, форму которых не
могла скрыть юбка. Он переступил с ноги на ногу и поправил портки в
промежности.
В воротах овина мелькнуло что-то белое. Адам Стаутон не заметил, что
именно. Но предполагал. Что-то такое, какое-то неодолимое желание, какой-то
приказ или нужда заставляли его войти. Подозрения оказались верными. И
выяснилось это сразу же, как только глаза привыкли к полумраку.
- Я знала, - сказала Аннабел Прентисс. - Я знала, что ты придешь за
мной.
Плотник сглотнул, чувствуя, как краснеет. Женщина рассмеялась - легко,
свободно, серебристо. Она стояла, опершись о столб, поддерживающий крышу
овина, и соблазнительно наклонившись.
- Но, - она переменила позу на еще более призывную, - стыдиться
нечего, милый мой. Дело житейское. Мы, как правило, стремимся к тому, чего