"Владимир Санин. Одержимый (повесть)" - читать интересную книгу автора

Море было угрюмое и неспокойное, от него как-то сыро становилось на
душе. Беспорядочные волны вызывали смешанную качку, с борта на борт и с носа
на корму, ветер швырял холодные брызги в лицо. Необъяснимая ассоциация:
сколько лет прошло, но, глядя на море, я всегда вдруг вспоминал Инну. То ли
потому, что возникала к себе какая-то сентиментальная жалость, то ли
угнетало чувство заброшенности - не пойму, да и разбираться больше не хочу.
Я двинулся вдоль фальшборта к баку. Ледяную кашу уже прихватило,
шпигаты и портики замерзли, и вода, попадавшая на борт, быстро превращалась
в лед. Ерофеев и Кудрейко обмеряли рейки и штыри, которых они наставили
повсюду, откалывали кусочки льда и совали их в полиэтиленовые мешочки - для
лабораторного анализа; Баландин и Птаха оживленно о чем-то разговаривали у
лобовой надстройки, а на крыле мостика суетились с кинокамерами Никита и
Гриша Букин.
Ежась от холода, я постоял у покрытой брезентом спасательной шлюпки.
- Капюшон опустите, простудитесь! - крикнул мне Птаха. - Куда
собрались, Георгич?
Я наугад ткнул пальцем в сторону тамбучины и решил в самом деле
заглянуть в кубрик. Хватаясь за все, за что можно ухватиться, проковылял по
скользкой палубе, с трудом открыл тяжелую дверь тамбучины и спустился вниз.
В крохотном кубрике было накурено и душно. На нижних нарах, раздевшись
до тельняшки, лежал Перышкин, а напротив него, на других нарах, сидели
Воротилин и Рая.
- Гриша на крыле с кинокамерой, - сообщил я Рае, - все отобразит!
- А пусть его! - Рая кокетливо обмахнулась платочком. - Я уже три года
как совершеннолетняя!
- Садись, Георгич, - предложил Перышкин, - у нас секретов нет. Так что
вы там наверху порешили?
- Теоретические проблемы, - ответил я. - Адгезия льда, остойчивость и
так далее.
- А мы больше про любовь. - Перышкин подмигнул Рае, которая тут же
приняла независимый вид. - Как, по-твоему, Георгич, возможна любовь с
первого взгляда, как у меня и Раюши?
- Тоже мне любовь. - Рая мгновенно и густо покраснела. - Только и
знаешь, что руки в ход пускать.
- Будто я виноват, что ты такая кругленькая, - проникновенно поведал
Перышкин. - Если сердцу не прикажешь, то рукам и подавно.
- Краснобай! - восхищенно прогудел Воротилин. - Твое счастье, что
Григорьевна не слышит, снова получил бы половником по лбу!
- Собака на сене твоя Григорьевна, - с досадой отозвался Перышкин. -
Девчонок будто в монастыре держит, вон брюки заставляет надевать, фурия.
- И правильно, что заставляет, не зыркайте, - указала Рая. - И вовсе
она не фурия, а просто женщина в возрасте, все мы такими будем.
- Ты - никогда! - льстиво заверил Перышкин. - Пересядь ко мне, я тебе
что-то на ушко скажу.
- Так я тебе и поверю.
- Мне? - поразился Перышкин. - Филя, ты мой лучший кореш: брехал я
когда?
- А каждый раз, как рот открывал, - засмеялся Воротилин. - Будь я
девкой, до загса тебя бы и не слушал.
- И ты, Брут! Вот уйдете все, я Рае в два счета докажу.