"Владимир Санин. Одержимый (повесть)" - читать интересную книгу автора

предварительный вывод, что это явление приводит к дополнительному увеличению
осадки судна носом и, следовательно, к увеличению интенсивности
забрызгивания. Чрезвычайно важно будет замерить толщину и вес льда.
- Мы здесь спорили, Виктор Сергеич, - сказал я, - правомерно ли
продолжать эксперимент в такой шторм.
Никита негромко выругался: покачнувшись, он выплеснул кипяток из
термоса мимо кружки на скатерть.
- Да, очень важно замерить, - с сожалением взглянув на пустой термос,
повторил Корсаков. - Между прочим, части надстроек, над которыми колдовал
Илья Михайлович, все-таки обледенели... Павел Георгиевич, на ваш вопрос
ответить затрудняюсь, на мостике командует капитан. Могу только сказать, что
при испытаниях на модели такое пропорциональное количество льда уже вызывало
опасность оверкиля -- но то модель... Спасибо за кофе, Никита. Ну, не
огорчайся.
Корсаков поднялся и вышел, Никита удрученно сунул пустой термос в
кронштейн.
- Напоил шефа, - с насмешкой сказал Ерофеев. - За такое из аспирантуры
можно вылететь вверх тормашками.
- Вверх тормашками... - Никита зашлепал губами. - Не у Гегеля вычитали,
коллега? Не волнуйтесь за меня: для моего шефа научные интересы выше
гастрономических...
Никита говорил рассеянно, он будто к чему-то прислушивался, от него
исходило какое-то беспокойство.
- Вы ничего не чувствуете? - спросил он.
Мы, все четверо, замерли и напрягли внимание. Через покрытые наледью
иллюминаторы ничего не было видно. Судно скрипело, его подбрасывало вверх и
швыряло вниз. Все, казалось бы, как полчаса назад, но что-то в поведении
судна неуловимо изменилось, а что - я понять не мог.
- Плавная качка, - чужим голосом сказал Никита.
- Пугаете? - без улыбки спросил Ерофеев.
Никита не ответил, но я увидел, что он сильно взволнован, и его
волнение передалось мне. Плавной и продолжительной качкой судно
предупреждает о том, что его центр тяжести переместился вверх и остойчивость
на пределе - это я знал.
- Никакая она не плавная, - словно убеждая самого себя, сказал Ерофеев.
- Обыкновенная.
Судно резко положило на левый борт. Нас с Никитой выбросило на стол, а
Ерофеев и Кудрейко вместе с креслами полетели на переборку. Через несколько
очень долгих секунд "Дежнев" выпрямился. Из коридора донеслась топот ног и
чьи-то крики.
- Может, и обыкновенная, - сказал Никита. Он шарил рукой по столу в
поисках очков и был очень бледен. - Но из шторма нужно выходить.
Рассудив, что наиточнейшую информацию я могу получить лишь на мостике
(ну в крайнем случае наорут и выпрут), я опрометью бросился туда. К моему
удивлению, там было спокойно: то ли мы, как упрекал меня Никита, и в самом
деле перепугались от незнания, то ли пребывание на командном пункте
обязывало находившихся там людей к самообладанию, но переговаривались они
по-прежнему тихо и немногословно. На меня внимания никто не обратил. Я
пристроился в углу рубки у очищенного от наморози окна и уткнулся взглядом в
необычно толстую, сплошь обледеневшую мачту. Мне показалось, что впереди