"Владимир Санин. Одержимый (повесть)" - читать интересную книгу автора

мне летом завидовал.
- Единственную путевку в Пицунду на отдел разыгрывали, - пояснил
Кудрейко. - Ему, негодяю, досталась.
Мне эти ребята нравятся, я то и дело захожу в их каюту. Мы примерно
одного возраста и быстро сошлись. Полярные гидрологи, они зимовали и в
Арктике и в Антарктиде, много всякого повидали и не без юмора рассказывают о
своих приключениях. Даже Чернышев, который не очень-то скрывает скептическое
отношение к своей "научной части", и тот признал: "Этих бродяг льдом не
удивишь".
Дверь скрипнула, и в каюту просунулся Баландин. Его землистого цвета
лицо было исполнено такого укора, что мы кощунственно не удержались от
смеха.
- Неужели в этом миро кто-то может смеяться? - слабым голосом спросил
он, стараясь удержать равновесие на уходящем из-под ног полу.
- Садитесь, пожалуйста. - Ерофеев встал, предупредительно пододвинул
тяжелый, не меньше пуда весом, стул. - Чем можем помочь?
- Если вы уж так добры... - Баландин не сел, а рухнул на стул, - я
готов продиктовать свое завещание.
- Пройдет, не обращайте внимания, - с максимальной отзывчивостью сказал
Ерофеев. - В свой первый шторм я тоже за борт хотел бросаться, а теперь даже
не замечаю.
- Почему "тоже"? - возразил Баландин. - Лично я нисколько не желаю туда
бросаться, поскольку не умею плавать. Куда охотнее я бы сейчас бросился -
причем с безрассудной отвагой - на тахту в своей квартире.
- Я тоже способен на такой героизм, - признался Ерофеев. - Да, вы же
были на мостике, Паша, как там наверху?
- Все то же, теплынь и одна слякоть. Соскучились по льду?
-- Пусть по нему медведь скучает. - Кудрейко зевнул. - Чертова качка,
так и тянет на боковую. Уж лучше пурга, правда, Илья Михалыч?
- Алесь шутит, - сказал Ерофеев. - Лучше всего штиль, солнышко и парное
Черное море. Про пургу хорошо читать в книжке, когда загораешь на согретой
гальке с голым пузом.
- Что говорит этот оторванный от жизни фантаст? - Баландин подергал
себя за огромные уши. - Штиль, пляж, солнце... Разве такое бывает?
- Бывает, Илья Михалыч, - заверил Ерофеев, - я слышал об этом от вполне
достойных доверия людей.
- Алесь, - доверительно спросил Баландин, - ваш друг случайно не с
приветом?
Кудрейко засмеялся.
- Еще с каким! Лет пять назад нас высадили на точку в трехстах
километрах от полюса, и мы несколько дней жили вдвоем в палатке. Просыпаюсь
однажды и не верю своим ушам: играет музыка, и Митя с кем-то беседует.
Прилетели за нами, что ли? Выползаю из палатки, вижу: у полыньи с
транзистором сидит Митя и душевно излагает нерпе, что, если она не хочет до
старости остаться необразованной дурой, пусть почаще приплывает и слушает
музыку, а уж он, Митя, берется обучить ее нотам. Но только он проревел "До,
ре, ми-и...", как нерпа скисла и ушла под воду. Утонула, наверное.
- Вранье, - с достоинством возразил Ерофеев. - Во-первых, я допелся до
"ля", а во-вторых, ей просто не внушал доверия этот обросший щетиной дикарь.
Она сама потом мне об этом сказала.