"Владимир Санин. Одержимый (повесть)" - читать интересную книгу автора

продержаться, а там, если повезет, и вытащат. Главное - сохранить
самообладание и орать с осторожностью, ибо в разинутую пасть может
хлестануть волна.
Успокоив меня таким образом, Птаха указал на идущий вдоль бортов желоб.
Он называется ватервейс, по нему вода стекает по канавкам-шпигатам и
шторм-портикам, отверстиям с небольшую форточку и с крышкой. Назначение этих
устройств - позволить забортной воде беспрепятственно уходить с палубы в
море. В обледенение шпигаты и шторм-портики забивает, воде стекать некуда, и
она превращается в лед. А поскольку мы, как психи, будем добровольно лезть в
обледенение, все можно будет увидеть своими глазами.
- Умные люди будут рыбу набирать, а мы лед, - с крайним неодобрением
сказал Птаха. - Говорят, наука; начальству, конечно, виднее, только
безобразие это... Зинка! - заорал он. - Отстегаю по этому месту!
Белобрысая девчонка в халате сыпанула из корзинки за борт мусор,
показала Птахе язык и убежала. Птаха энергично сплюнул.
- Из столовой команды, - ответил он на мой вопрос. - Землячка Раисы,
буфетчицы. Девки оторви да брось, управы на них нет, чуть что - на другой
пароход уйти грозятся. А мужика разве на такую работу найдешь?
Мы закурили. Птаху зовут Константином, ему тридцать пять лет, женат,
двое мальчишек. Жена учительница... (я улыбнулся) русского языка и
литературы... (я откровенно рассмеялся).
- Дома я больше молчу, - хмыкнул Птаха" -- смотрю телевизор. Я ж
понимаю, дети все-таки.

Общее собрание было назначено на одиннадцать, и я прилег отдохнуть. В
экспедициях я вообще сплю плохо, а в эту ночь и вовсе побил рекорд - часа
полтора от силы и то не спал, а дремал, чутко прислушиваясь к храпу
Баландина. Вот у кого нервная система - позавидуешь. Утром встал как
огурчик, отправился на палубу делать зарядку и, к огромному удовольствию
сбежавшейся на представление публики, попросил облить его из шланга.
По коридору кто-то шастал взад-вперед, где-то над головой оглушительно
били по металлу, и, промучившись минут десять, я решил просто поваляться на
койке. И правильно сделал, потому что в дверь постучали: "Можно к вам?" - и
в каюту вошел парень в модной, с "молниями" куртке, под которой виднелась
тельняшка.
- Да вы лежите, - разрешил он, усаживаясь на стул. - Я просто так,
познакомиться. Федя Перышкин, матрос первой статьи.
- Крюков, Павел Георгиевич.
- Очень приятно. А я вашу книгу на мостике у старпома видел, с
надписью. Никогда живого писателя не встречал. Можно пощупать?
- Только чур - без щекотки!
Глаза у Перышкина были веселые, а улыбка белозубая - редкая в наш век
химии, делающей из человека ходячую таблицу Менделеева. Красивый малый,
таким небалованные девчонки позволяют целовать себя в первый же вечер. И
все-таки не выношу, когда меня внимательно разглядывают, будто раздевают
глазами.
- Ну, изучил? - не выдержал я. - Уверяю, такой же человек, как и все,
разве что гастрит иногда мучает.
- Я из резерва, только вчера сюда попал, - сообщил Перышкин,
непринужденно забрасывая ногу на ногу. - Вот уж никогда не думал, что буду