"Владимир Санин. Одержимый (повесть)" - читать интересную книгу автора

- Архипыч, ребята подбили Григорьевну на уху, может, в дрейф ляжем?
- Валяй, - махнул рукой Чернышев, и борода исчезла. - О чем это я,
склероз... Чертов Птаха, сбил с мысли.
- Тот самый тралмастер? - заинтересовался Баландин. - Представили бы.
- А у нас не дипломатический корпус, сами представляйтесь, - проворчал
Чернышев. - Так о чем я...
- Мысль, с которой можно сбить, недорого стоит, - сказал я. - Вы хотели
сострить по адресу журналистов.
- Неужели обиделся, Паша? - с тревогой спросил Чернышев. - Я ведь о
тебе только хорошее, правда, Лыков?
Я решил не реагировать, пусть порезвится.
- Чистая правда, - подтвердил Лыков. - Архипыч вообще обожает
корреспондентов, души в них не чает.
- Я - что, - оживился Чернышев" - вот кто их обожает самозабвенно, так
это старик Ермишин. Его лет десять назад в китобойный рейс школьники
провожали, стихи читали, старик и растрогался. Подхватил железными лапами
пионерку, к груди прижал, поцеловал - и назавтра ту фотографию тиснули в
газете. Весь город ходуном ходил, помнишь, Паша?
- А что же здесь такого? - удивился Баландин.
- Учительница то была, - разъяснил Лыков. - Недомерок, вроде нашей Раи.
- Потом Ермишин очень сокрушался, - посмеивался Чернышев. - "Прижимаю
ее к себе, говорит, чувствую, братцы, не то. То есть, говорит, в том-то и
дело, что как раз именно то, но чего-то не то!" Так и прилипло к нему: Илья
Андреич Чеготонето. Ладно. Виктор Сергеич, нас перебили, досказать или вы
уже поняли разницу?
Корсаков без улыбки посмотрел на Чернышева.
- Спасибо, понял. И отныне очень просил бы вас не тратить времени на
ликвидацию моей безграмотности. Как-нибудь сам, по складам...
- Ну вот и этот обиделся, - благодушно сказал Чернышев. - Долг каждого
человека... моральный кодекс... помочь товарищу...
Баландин находчиво перевел разговор на другую тему, и я отправился на
палубу.

Холодное море, сырой, промозглый воздух... В груди возникло и не
уходило щемящее чувство одиночества. Окружающая нас обстановка, погода
вообще сильно действует на человека, мы порой даже не догадываемся -
насколько; уверен, что больше всего глупостей человек делает в плохую
погоду. Впрочем, когда мы молоды и удачливы, ни дождь, ни слякоть не
повергают нас в уныние, а вот когда и молодость позади, и удача отвернулась,
и ты вдруг оказался один на один с разбитым корытом, тогда и кратковременные
осадки могут вогнать в тебя мировую скорбь. Дома я не раз обсуждал это с
Монахом, и мы пришли к выводу, что такое стало твориться со мной после ухода
Инны. Дело прошлое, но ее уход был для меня катастрофой, по крайней мере в
первый год, пока из квартиры окончательно не выветрился запах ее французских
духов. Самое смешное (можно подобрать и другое слово), что сию катастрофу я
заботливо подготовил собственными руками: останься Инна плохонькой актрисой
разъездного театра, она, скорее всего, провожала бы меня вчера на причале,
но я, как последний кретин, лез вон из кожи, льстил, унижался и наконец
пристроил ее диктором на телевидении, где бросалась в глаза не ее
бездарность, а красота. А какой женщине не ударит хмель в голову, если ее