"Владимир Санин. Одержимый (повесть)" - читать интересную книгу автора

на дружеский шарж. Представьте себе высокого, узкоплечего и длиннорукого
человека лет пятидесяти, с вытянутой дынеобразной головой и бугристой
лысиной, на страже которой торчат несуразных размеров уши - так называемые
лопухи; но этого природе показалось мало, и от, щедрот своих она отвалила
Баландину огромный нос (так и просится - рубильник) и широченный, при улыбке
до ушей, рот, украшенный крупными зубами. Если верно наблюдение, что лицо
каждого человека напоминает морду какого-либо животного, то Баландина
природа лепила с добродушной и уживчивой лошади. Но едва вы утверждаетесь в
этой веселой мысли, как вдруг замечаете его глаза -- и смущаетесь, потому
что над человеком с такими глазами смеяться грешно. Случалось ли вам
встречать у взрослого человека детские глаза? Их верные признаки -
отсутствие всякой задней мысли, неистребимая любознательность, доверчивость
и наивное желание видеть вас в наилучшем виде. Про людей с такими глазами
говорят, что они и мухи не обидят. Очень смешной дядя, воистину взрослый
ребенок с профессорским званием!
Но и храпят этот ребенок, скажу я вам...

УТРОМ НА "СЕМЕНЕ ДЕЖНЕВЕ"
- Чушь баранья, - садясь, заявил Чернышев. - Не искусство это, а
ремесло.
Мы завтракали в кают-компании - хлеб, масло, колбаса и чай, крепкий и
очень горячий. Корсаков, вместе с Чернышевым только что побывавший на
мостике, с похвалой отозвался о третьем помощнике, который быстро и искусно
прокладывал курс на карте.
- Чушь баранья, - вдумчиво повторил Никита и почмокал губами. - Это не
из Шекспира, Алексей Архипыч? Ну, конечно! "Когда я слышу чушь баранью, и на
твои гляжу глаза..."
- Откуда это заквакало? - приложив ладонь к уху, спросил Чернышев. -
Послышалось, наверное, - ответил он самому себе, налил в кружку чай и сделал
большой глоток. Лицо его побагровело, он поперхнулся.
- Снова кипяток подсунула? - обрушился он на буфетчицу.
- А другие просят погорячее, - смело возразила Рая, маленькая и
кругленькая девушка лет двадцати. - Вы бы подули сначала, Алексей Архипыч.
- Другие? - Чернышев свирепо взглянул на Раю, затем на юного четвертого
помощника Гришу, который тут же уткнулся в свою кружку. - С другими ты
можешь на берегу луной любоваться! Тьфу ты, язык обжег! Так вы, Корсаков,
путаете...
- Виктор Сергеевич, - подсказал Корсаков.
- ... вы путаете, - не моргнув глазом, продолжал Чернышев, - две вещи:
судовождение и управление судном. Судовождение, то есть проводка судна из
пункта А в пункт Б, осталось неизменным со времен досточтимого Колумба -
штурман прокладывает курс и определяет координаты. Изменилась лишь техника:
раньше определялись простейшими приборами, а теперь какой только электроники
у нас не напихано. Поэтому и говорю, что судовождение не искусство, а
ремесло. Другое дело, - жуя бутерброды и осторожно прихлебывая, менторским
тоном поучал Чернышев, - управление судном. Дай, к примеру, десяти капитанам
ошвартоваться - каждый сделает это по-своему, внесет что-то личное. Ну, как
десять художников напишут один и тот же залив: исходя из своей творческой
индивидуальности. Или, - кивок в мою сторону, - поручи десяти журналистам...
В кают-компанию заглянул рослый бородач в ватнике и сапогах.