"Давид Самойлов. Люди одного варианта (Из военных записок) " - читать интересную книгу автора

сочинения сатирического конферанса для новогоднего бала в Доме офицеров.
Меня на несколько дней откомандировали из полка и, сидя в теплой каморке за
кулисами, я сочинял скоморошину, где в неприглядном виде представлял Гитлера
и Геббельса и острил на армейские темы. Только голодный человек может
написать такую веселую штуку. Конферанс понравился начальству. Я был
приглашен на новогодний бал. Однако обмундирование мое было в столь
плачевном состоянии, что пришлось позвонить командиру седьмого полка с
просьбой приодеть. Я явился к нему.
Хромой подполковник довольно долго разглядывал меня, потом спросил с
сомнением:
- Это вы поэт?
- Так точно, - неуверенно ответил я.
- А как у тебя внутри? - спросил подполковник, имея в виду то, что было
прикрыто ветхой шинелью не по росту, с бахромой внизу.
- Тоже плохо, - бодро отрапортовал я.
Тут подполковник улыбнулся, вызвал интенданта и приказал одеть меня во
все новое, а также выдать сапоги вместо башмаков с обмотками. Ребята в роте
удивились моему новому обличью и поверили в силу слова.
Новое обмундирование сыграло существенную роль в моей судьбе. Такого
солдата не стыдно было послать в командировку в Москву, отвезти какие-то
документы в штаб округа. И здесь указал на меня в полку тот же Петр
Петрович.
И вот я в Москве... Повидался с родителями, облит родственными слезами
и отогрет их лаской. Из близких друзей в городе никого не было. А из поэтов
оказался один Семен Гудзенко, уже списанный из-за тяжелого ранения.
Он был тогда уже в полуславе, выпустив первую впечатляющую книжку
стихов о войне, расхваленную Эренбургом.
Мы тепло встретились. Вместе провели сутки. Среди прочих разговоров я
изложил ему свое желание поскорее отбыть на фронт.
На передовую тянуло меня не по особому героическому складу моей натуры.
Просто фронтовой солдат в тылу приживается туго, чувствует себя неуютно. На
фронте больше свободы, взаимной выручки, товарищества, честности,
благородства.
Гудзенко повел меня к Эренбургу.
Эренбург занимал номер в гостинице "Москва". Он принял меня ласково,
угощал коньяком с трюфелями, просил почитать стихи. Много расспрашивал о
фронте и солдатах.
Стихи сдержанно похвалил, но печатать не предлагал. Стихи и вправду
были хуже, чем я тогда думал.
Гудзенко изложил ему мое желание отбыть на фронт.
- Что ж, - сказал Илья Григорьевич. - Ведь вы туда проситесь, а не
оттуда. Но куда вы, собственно, хотите конкретно?
У меня при себе было письмо, которое прислал мой друг Лева Безыменский,
нечто вроде вызова, ни для кого не обязательного. Я попросился на Первый
Белорусский в распоряжение разведотдела штаба фронта. Эренбург снял трубку и
запросто переговорил с начальником Главразведупра Генерального штаба
генералом Кузнецовым.
На следующий день я гордо ходил по столице, не стесняясь патрулей. У
меня за пазухой был пакет от Генерального штаба с грифом "Совершенно
секретно". Я был единственным в армии ефрейтором Генерального штаба.