"Давид Самойлов. Люди одного варианта (Из военных записок) " - читать интересную книгу автора

течение настолько меня увлекало, что я забывал о бедах и неприятностях,
общаясь с его героями, ставя их в обстоятельства, сходные с моими и как бы
проживая эти обстоятельства дважды - в том непосредственном мире, в каком
они представали передо мной, и в том усиленном, очищенном и обобщенном, в
каком их проживали герои романа.
Бывало, стоя на посту в ночную пору и поглядывая на медленно
двигающиеся над березой Качиги, я доставлял себе удовольствие, перебирая
эпизоды детства главного героя, его первую любовь - тщательно отобранную из
мозаики моих первых увлечений, - эпизоды жизни его друзей и окружающих,
составленные из воспоминаний о людях, которых я знал или о которых слышал.
Идеальный этот роман никогда не мог быть написан, потому что в нем было
столько пробелов, сколько и в моем несовершенном опыте, но он был высшей
реальностью моего тогдашнего существования, я и сейчас без улыбки читаю
редкие заметки о нем в своих старых записных книжках или планы его,
изложенные в письмах, потому что там проглядывает суть написанного позже, а
идеальный замысел, вновь сниженный и соединенный с реальным опытом, оказался
замыслом моей подлинной жизни и воплощением характера.
Время медленно тянулось в обороне. Но 12 января 1943 года войска
Волховского фронта приступили к прорыву блокады Ленинграда. В ночь на 12-е я
как комсорг лазил по траншеям переднего края, читая в расчетах приказ о
наступлении. Притащился к себе в землянку под утро и провалился в сон
настолько глубокий, что проспал половину артиллерийской подготовки. А грохот
от нее немалый. Проснулся и спросил:
- Началось?
Мы ждали приказа двигаться вперед, но бригада участвовала в наступлении
только флангом, а в остальном все пять дней до завершения прорыва сковывала
огнем немецкие части, противостоящие нам в районе села Лодва. День и ночь мы
вели сильный огонь по заранее пристрелянным ориентирам, состязаясь с сильным
ответным огнем противника. К счастью, в нашем расчете обошлось без потерь.
Через несколько дней с радостью узнали о прорыве блокады. И снова на
нашем участке наступило затишье.
Однажды утром в конце марта пришел старшина Бербец и приказал проверить
пулемет. Ничего у него не спрашивая, мы сразу поняли, что нам предстоит бой.
Ночью мы снялись с позиций и были переброшены пешим порядком в район станции
Мга.
О бое, в котором мы вскоре приняли участие, вскользь упомянуто в
воспоминаниях командира Федюнинского.
Естественно было мне волноваться перед первым боем, но не менее были
тревожны и остальные солдаты. Хотя чем больше думали о предстоящем, тем
меньше говорили о нем. Только как-то притихли, голоса звучали глухо и без
выражения, привычные остроты не вызывали смеха. А старший сержант Кабанов
чаще обычного тоскливо восклицал:
- Эх, жизня! Она не плошает, она все к лучшему идет!
Под вечер 25 марта мы заняли окопы первой линии немецкой обороны, уже
кем-то накануне отбитые. Днем таяло, и мы промокли. Обуты мы были в валенки,
и к вечеру, когда подморозило, все мокрое на нас подмерзало.
Когда совсем стемнело, немец стал кидать легкие мины в наш окоп.
Немного задело Кабанова, он завопил: "Санитары!" - и его увезли куда-то. Мы
остались с Семеном.
Ночью пришел связной от Никифорова, командира пульроты, принес мне