"Николай Самохин. Наследство " - читать интересную книгу автора

Порухиным встали на эту доску и начали тащить Ваньку из битума. Но сил не
хватало. И Ванька ослаб. Видно, битум прочно схватил его тело. Он побледнел,
стонал и закатывал глаза...
Уже битум подступал ему под мышки...
Проходил мимо какой-то мужчина. Шел в сторону стройки, торопился -
опаздывал, возможно. Ребята кинулись к нему:
- Дяденька! Дяденька!.. Там мальчишка тонет!
Мужчина шагнул к яме, мельком глянул на Ваньку (у того уже только плечи
белели, а голова бессильно склонилась набок).
Мужчина выматерился и произнес ужасные слова:
- Как залез курвец, так пусть и выбирается.
Вот тогда Петька с Артамоновым заревели в голос: поняли, еще несколько
минут и Ваньки не станет, сомкнется над ним битум.
То ли их на стройке услышали, то ли этот дядька кому-то все же сказал,
но прибежали оттуда двое мужиков и подслеповатая толстая сторожиха.
Тянули Ваньку за цепь, больше не за что было ухватиться. Он подавался
медленно, тяжко мычал, будто его выворачивало, тянул за собой длинный
русалочий хвост.
Поставить Ваньку на ноги не удалось - ноги слиплись, их вообще не видно
было. Штаны с него кое-как содрали, с лежачего. И уже тогда сторожиха увела
его в свою будку и там отмыла керосином.
...Словом, Артамонов твердо сказал: комолую не надо. Есть уже на улице
одна "тигра". Вторую, что ли, заводить?
Мать стала извиняться перед мужиком. Они, собственно, еще и не
сговорились о цене, но мужик и по глазам матери видел, и по тому, как
обхаживала она комолую вокруг, что корова ей понравилась.
- Вы уж не обессудьте, - говорила мать, виноватясь. - Не поглянулась
она моему пареньку. Сама-то я ничего, да ведь пасти-то ему. А ведь уж тут,
если не по душе скотина, тогда добра не жди.
Из всего остального похода Артамонову запомнилось два эпизода. Первый -
как бежали они ни свет ни заря из одной деревни. Остановились ночевать в
крайнем доме, на склоне большого, заросшего кустарником оврага. Хозяин,
сумрачный, глядевший мимо собеседника мужчина, посадил их поужинать, налил
по кружке молока, отсчитал по две картофелины "в мундирах". Стал
расспрашивать: кто такие? куда путь держат? И тут мать, на удивление
Артамонова, сиротским голосом начала врать. До этого, в обед, заходили они в
маленькой татарской деревне в одну землянку, с чистым глиняным полом и
лавками вдоль стен. Так хозяйке этой, поглянувшейся им чистотой своей и
аккуратностью, несмотря на бедность, землянки, - красивой, молодой татарке -
мать прямо сказала, что идут они покупать корову. Да еще выспрашивала у нее,
какие впереди есть деревни побогаче, как называются и не слыхала ли она:
может, кто продает там какую-нибудь худобу?
А здесь мать поплела околесицу. Добираются, мол, они в Крутиху, к
сродной сестре. Вот хочет она сына (Артамонова то есть) на лето к сестре-то
пристроить, а то в городе шибко голодно, а там еще, кроме этого огольца,
двое.
Хозяин спросил: а как фамилия сестры? Может, он ее знает.
- Фамилия-то? - не моргнула мать. - Иванова... Дуся.
- Ивановых знаю, - сказал хозяин. - Только ведь ее не Дусей, ее Полиной
вроде зовут.