"Николай Самохин. Наследство " - читать интересную книгу автора

Заскочила следом Ирина. Она - молодец, энергичная женщина - за всеми
доглядывала: как? что? не надо ли чего? Увидела, как Артамонов спичкой по
коробку промахивается, достала парочку каких-то таблеток.
- Ну-ка, братец, проглоти.
- Что это? - спросил Артамонов.
- Давай, давай, - не бойся. Таблетки равнодушия - я их так называю. Я,
Тима, со своим оболтусом совсем уже психушкой стала. Пошла, сдалась врачам.
Вот, выписали. Теперь он придет вечером, развыступается - а я наглотаюсь
этих таблеток и гляжу на него, как... корова выдоенная. До фени все!
Артамонов проглотил таблетки. Минут через пятнадцать, правда, ощутил
дремотное равнодушие. О чем-то говорили Миха с Ольгой (он не прислушивался),
плавал слоями табачный дым, и Артамонову казалось, что он тоже плывет в этом
дыму.
Тут пришло время выносить гроб, залетели в комнату дядьки,
раскудахтались, размахались руками:
- Тимофей, что же ты сидишь?.. Надоть чевой-то делать!
Артамонов смотрел на них сквозь дрему и спокойно думал. "Старые дядьки
стали. Старики. Бестолковщина. В таком простом деле распорядиться не могут".
Старики напрасно гнали волну. Коля Тюнин и дяди Васины сыновья все уже
наладили. Подоспел, кстати, и "оболтус" Ирины. Маленько, правда, под газом,
но деловитый, сосредоточенный. Он в иные моменты мог проявиться мужиком
собранным, решительным, умелым. Чем и покорил когда-то Ирину.
Вот когда Артамонов понял мудрость народного обычая: дети в такой день
должны оставаться только зрителями. Если за все хвататься самому - просто не
вынесешь.
...Потом было кладбище. Снова толкотня, многолюдность. Это опять же
сестра распорядилась: заказала в постройкоме, где работала главбухом, два
автобуса - всех привезли, даже немощных, полуходячих.
Только и расступился народ, когда дети пошли с последним целованием.
Гроб стоял на табуретках, возле свежей могилы. А рядом, в этой же
оградке, разобранной сейчас с одного боку, насыпан был старый холмик. И на
нем - пирамидка со звездочкой. И выцветшая фотография отца.
Артамонов прислонился щекой к холодному лбу матери.
Забыл снять шапку. Кто-то, сзади, снял. "Переселяйся, - сказал
Артамонов. - Пожалуйста, переселяйся..."
Тут ему застучала костылем по спине тетя Груня, бог знает какого колена
родственница:
- Гражданин, гражданин! Хватить! Дайте сродственникам проститься!
Полуслепая была тетя Груня - уже много лет, выжившая из ума, всех
называла "гражданин", даже собственного мужа. Полезла прощаться, оступилась,
чуть не сверзилась в могилу. Бдительный Иринин муж успел поймать ее за
шиворот.
Артамонов незаметно сунул под язык таблетку валидола, побрел куда-то
между могилами, загребая валенками снег.
Потом остановился. Вспомнил: "Миха... Миха-то как там?.."
И вернулся.
Миха совсем скис. Стоял, упрятав подбородок в шарф, горбился. Первые
это были в его жизни похороны...
Оксана рядом - раньше Артамонова сообразила - кутала ему грудь, что-то
говорила тихо.