"Николай Самохин. Наследство " - читать интересную книгу автора

"Люська, выпить есть?" Хотел было спросить, что случилось, но жена так
саданула мимо него, что занавески на окне взметнулись.
Прибежала Люська с бутылкой портвейна, они выпили на кухне, и жена
стала рассказывать подружке про открытие, так ошарашившее ее.
- Ну, скажи, Люська, что это?! - выкрикивала она. - Что делается,
скажи?.. Ведь нет мужиков-то! Одни пьют и пьют, спились уже в труху, в
тряпье, а другие козлы... - Тут жена выругалась так, что Артамонов за уши
схватился. - Другие пыль из ковров выколачивают. Все! Середины нет!.. Это ж
конец света, Люська!..
Артамонов не вышел к ним, трусливо просидел в кабинете. Жена поносила
весь род мужской, и хочешь - не хочешь, а получалось, что, рикошетом, и его
тоже. Хотя Артамонов не причислял себя ни к той, ни к другой крайности
мужчин. Он, конечно, выпивал, случалось и крепенько, но, как говорится, ума
не пропивал, а уж тем более не терял человеческого облика. Что касается
ковров, то их у Артамонова сроду не было. И впереди они не предвиделись. По
принципу: в сорок лет денег нет - и не будет.
Однако и к "середине", к некоему идеальному образу настоящего мужчины,
о котором, выходит, тосковала супруга, Артамонов тоже не относился. Дело в
том, что Артамонов был неудачником. Хотя, возможно, слово это и не совсем к
нему подходило. Ну, грубо сказать - неудачник. И, главное, он знал причину
своей невезучести. Жила в нем, по выражению одного старого товарища, "дурь
африканская" - то есть детская наивность (это в седом-то мужике!) и
несовременное правдоискательство.
Он про себя, про свой характер такую притчу сочинил. Допустим, идет
собрание в какой-то строительной, скажем, организации. Выступает с трибуны
оратор. Так и так, говорит, за истекший период заасфальтировали мы
столько-то километров дорог, отрыли траншею под канализационный коллектор,
уложили в нее бетонные трубы, привезли четыре машины песка в подшефные
детские ясли и так далее, и так далее. Но - тут оратор переходит к
негативной части - есть у нас, товарищи, отдельные недоработки и упущения. А
именно: до сих пор остается лишь в проекте наружный туалет на два очка.
Стыдно, товарищи! Особенно это касается Иванова - не обеспечившего объект
пиломатериалом, Петрова - затянувшего дело с гвоздями, и Сидорова - не
скорректировавшего их действия.
Это один тип оратора.
А вот другой. Выскакивает он петухом и, пропустив все достижения как
плановые и само собой разумеющиеся, начинает крыть недостатки. Слушайте, -
говорит, - братцы, да что же мы этот, извиняюсь, задрипанный сортир до сих
пор не сколотили? Сколько же будет женский конторский персонал в кустики
бегать? Иванов, чего глаза прячешь? Куда доски девал? На собственную дачу
небось уволок?.. Петров! Ты что, из этих гвоздей спагетти делаешь?!.
Так вот, первый оратор, хотя он тоже недостатки не замазывает, выйдет в
начальники и преуспеет в жизни. Второй же - никогда. Так и останется он
крикуном, от которого все обстоятельные люди будут морщиться, как от зубной
боли.
Артамонов был именно вторым типом "оратора". Знал про это, силился
переделать себя и не мог.
Да и поздно ему было переделываться. Когда-то молодому журналисту
Артамонову именно бескомпромиссность сделала имя. Его статьи, фельетоны,
очерки охотно печатали в газетах и журналах. Говорили о них: "свежо"...