"Николай Самохин. Наследство " - читать интересную книгу автора

- Так, - сказал Артамонов. - Значит, верно - будил.
Костя не понял, о чем он. Да и не услышал, наверное.
- Тебе отец снится? - спросил Артамонов.
- Редко. Артамонов усмехнулся:
- Меня выбрал.
- А что?
- Приходит, - сознался Артамонов. Не сказал: "Живет во мне", - как
называл это сам. Сугубый материалист Костя (ему учительство предписывало
быть материалистом) такой формулы не понял бы. - И вчера приходил. Как раз в
это время. Я отчего у тебя и допытываюсь - когда?..
"Меня выбрал", - думал Артамонов. Даже, вроде бы, с какой-то гордостью
думал. И догадывался теперь - почему. Отец любил его, старшего сына, больше
других детей. Хотя никогда не говорил об этом. Да что не говорил: он его по
голове за всю жизнь не погладил. Но Артамонов знал про отцовскую любовь,
чувствовал ее. Уже когда сам стал взрослым мужчиной, отцом, приезжая к
родителям, где-нибудь за столом, среди общего разговора, обернувшись к отцу,
вдруг ловил на себе остановившийся его взгляд: отец, забывшись, любовался
сыном, и Артамонову даже неудобно становилось - за что?
Отец, когда заболел и признали у него рак желудка (но ему, конечно, не
сказали), на операцию и то не согласился без совета с Артамоновым. Артамонов
тогда специально приехал, долго разговаривал с врачами. Те отпускали отцу
месяца два. Если без операции. А если, мол, прооперировать - есть шанс, что
протянет и несколько лет. Кто их поймет, эскулапов этих.
Артамонов посоветовал: "Соглашайся, батя".
А рак-то оказался неоперабельным. Отца зашили, сказав: вырезали у тебя,
дядя, язву - будь спокоен. И он после этого жил еще восемь месяцев.
Последние три, правда, уже не поднимался с постели.
Артамонов потом исказнил себя: ведь на лишние муки обрек отца своим
советом! Умом понимал, что не виноват, что сам цеплялся за этот последний
шанс. А все равно. И много лет спустя, стоило ему вспомнить тогдашнее свое
твердое: "Соглашайся, батя" (они сидели на скамеечке в больничном дворе, и
отец смотрел на Артамонова с такой верой, будто он, если не бог, то, по
крайней мере, академик), - стоило лишь вспомнить - и Артамонов прямо стонал
от боли.
Через дорогу, в мастерской, мужики ладили гроб. То ли это мастерская
была, то ли жилой дом, то ли все вместе: Артамонов заглянул туда, да так
ничего и не понял. В общем, брат сказал, что распоряжение насчет гроба
председатель поселкома еще с вечера отдал.
Артамонов вздохнул: мужички-то после праздников.
- К обеду хоть успеют?
- Должны бы, - неуверенно пожал плечами брат. Он понял, о чем думает
Артамонов. - Если затянут, то по этому серпантину, в гололед... темнеет
теперь быстро...
- Вот именно, - согласился Артамонов. - А может им это...
подремонтировать здоровьишко?
- Что ты! Тогда совсем хана: попадают - краном не поднимешь.
Мужики к обеду, конечно, не успели.
Артамонов нервничал, несколько раз заходил в мастерскую - в расчете
хоть присутствием своим их подстегнуть, глаза помозолить. Ни хрена! Трое
мужиков ползают с утра вокруг пяти досок, крутят их, кромсают, вымеряют