"Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Жених (Картина провинциальных нравов)" - читать интересную книгу автора

тоской окинул взором голые стены своей одинокой квартиры. Рогожкин, который
провел у него всю ночь, с заботливою нежностью следил за каждым движением
своего друга. Сам он не смыкал глаз почти всю ночь; отчаянье Махоркина
взволновало его; он до такой степени привык смотреть на него, как на лицо
всемогущее и всегда торжествующее, что мысль о постигшей его неудаче
материально не лезла в его голову и производила бессонницу. Но так как
Махоркин самолично объявил, что дело его пропало, то поневоле пришлось
поверить ему, и оставалось только придумать средства, каким бы образом
смягчить эту неудачу и сделать ее не столь жестокою. И разные полудетские,
полуфантастические проекты волновали его крохотное воображение. То думалось
ему: вот завтра утром, как только встанет Павел Семеныч, я полегоньку
подойду и скажу ему: "А Феоктиста Порфирьевна прислали узнать о вашем
здоровье, - что прикажете отвечать?" И все лицо его улыбалось от одной мысли
о том, какой эффект произведет этот вопрос на Махоркина... Но через
несколько минут мысли его принимали другое направление. "Нет, - говорил он
сам с собою, - лучше будет, если они завтра проснутся, а я им письмо вдруг
подам... От кого, скажут, это письмо? а письмо-то от ихнего начальника, и
начальник благодарит Павла Семеныча за их рвение по службе и усердие к
сохранению казенного интереса..." Одним словом, не было той несбыточной
фантазии, которою бы с жадностью не овладела мысль Рогожкина, и все с одною
целью: утешить и успокоить бесценного Павла Семеныча.
Но поутру, когда Махоркин действительно проснулся, все эти проекты
внезапно улетучились. Рогожкин подошел, однако ж, к его кровати и пожелал
ему доброго утра.
- Вина! - сиплым голосом отвечал Махоркин на приветствие своего друга.
- Не будет ли-с? - осмелился заметить Рогожкин.
- Вина! - снова закричал Махоркин, и так настоятельно, что Рогожкин не
осмелился ослушаться, схватил опрометью шапку и побежал в питейный.
- Ты, Петя, не знаешь, что это была за девушка! - сказал Махоркин,
когда было уже достаточно выпито, - да, только время может открыть, что это
была за девушка!
- Бог не без милости, Павел Семеныч! Может, еще и наша будет!
- Нет, брат, не будет! сама сказала! Кабы не сама... ах, кабы не сама!
- Да, может, они против своей воли так говорят, Павел Семеныч?
- Нет, брат! Вы, говорит, для меня отвратительны, я, говорит, найдусь
вынужденною в уездный суд просьбу подать, искаться на вас в бесчестии!
- Да помилуйте, Павел Семеныч, ведь это они с чужих слов повторяют! Все
это Порфирия Петровича слова: даже и слог ихний-с!
- Нет, Петя, убит я! А как было бы хорошо-то! нанял бы я квартирку
побольше, купил бы вещиц хорошеньких... ведь я, брат, коли захочу, могу
добыть денег!
- Кому же и добыть, как не вам, Павел Семеныч!
- Да!.. там была бы ее комнатка, здесь бы моя... назади бы спаленка...
славно!
- Что и говорить, Павел Семеныч!
- Ты пойми, как тебе-то было бы хорошо! Вот ты теперь один-одинехонек
по белу свету шатаешься, а тогда и у тебя бы почти что свое семейство было!
Не слонялся бы ты из угла в угол, а с утра пришел бы в семейный дом...
спокойствием бы насладился!
- Деточек бы ваших нянчил, Павел Семеныч!